Медведь

Замечательный человек — бабулин сосед, лишних вопросов не задает, а выручить готов всегда. Не отказал и в этот раз, запряг свою Милку, и подкатил к калитке.

— Слышь-ко, Васильевна, ночью русалки на реке резвились, сам слыхал, вот те крест! — дед Матвей размашисто перекрестился, — так и хохочут, так и плещутся!

— Так полнолуние, чего же удивляться, — равнодушно произнесла бабка Матрена, лукаво подмигнув внучке.

Дорога в Макаровское, была неблизкой, Марину, как обычно убаюкивал мерный скрип колес, и плавное покачивание телеги, и она не сопротивляясь, уснула, тем более ночь была по обыкновению последнего времени бессонной. В село прибыли к полудню, Марина как раз проснулась и с любопытством рассматривала местные достопримечательности. Собственно, рассматривать было нечего, село как село, но только большое, значительно больше Калиновки. По пути попались школа, клуб, пара магазинов и здание местной администрации, аж в два этажа.

— Тпрууу, — неожиданно крикнул дед Матвей, — все, девчата, приехали!

Марина рассматривала дом Петра и представляла, как двадцать с лишним лет тому назад, в нем жила вполне благополучная счастливая семья. Из палисадника навстречу им вышла молодая женщина и приветливо улыбнулась:

— Здравствуйте, Матрена Васильевна, вы к нам?

— Да, Полиночка, к вам, здравствуй, родная, — начала проникновенно Матрена, — к тебе и мужу твоему. А это — внучка моя, Марина.

— Я рада гостям, проходите в дом. А вот Мишенька на работе, но думаю, скоро придет на обед.

— Мы дождемся, — решительно заявила Матрена. Хозяйка встревожилась, но виду старалась не подавать:

— А дядечка с вами, может, его тоже позвать? — заглянула она в глаза бабке Матрене.

— Нет, Михеич подождет здесь, это дело его не касается.

После этих слов, Полина, совсем разнервничалась и, войдя в дом, приступила к Матрене с расспросами. Бабуля темнить не стала и вылепила все, одним залпом:

— Я, Полиночка, интриги плести не умею и не люблю. Потому, сразу говорю, как есть: я знаю — твой муж оборотень. Медведь. Может, он и хороший, но не человек. А есть человек, и твой Миша живет его жизнью. Как мне не жаль твоего мужа, но пришло время становиться самим собой. Медведь должен стать медведем, а человек — человеком.

Полина молчала, по ее лицу тихо потекли слезы, она не старалась их скрыть, только вытирала краем передника. Марине было искренне жаль эту молодую женщину, не хотелось быть причиной ее горя, но по-другому, не получалось. Она подсела к ней на диван, обняла за плечи, а та не оттолкнула, и неожиданно для себя, Марина тоже разревелась. Всю эту картину и застал пришедший на обед Михаил:

— Что за горе случилось в этом доме, пока я отсутствовал? — попытался он шутить, но в глазах застыла тревога. Полина, шмыгнув носом, попыталась успокоиться:

— Это — Матрена Васильевна, помнишь, я говорила тебе, она на прошлой неделе была здесь, а это — ее внучка Марина. Они к тебе приехали, — и она опять залилась слезами.

А Марина замерла от неожиданности, перед ней стоял ее Петр, вернее, точная копия. Он глядел внимательно его чёрными глазами, разговаривал его голосом, носил такие же длинные волосы до плеч, такая же ямочка на подбородке была едва скрыта такой же трёхдневной щетиной. Он улыбался улыбкой Петра и хмурился, как Петр. Только, одет был, как полагается…

Полина продолжала реветь, на Марину напал столбняк. Ничему не удивлялась и сохраняла холодность рассудка только бабка Матрена:

— Здравствуй, Михаил, как тебя по батюшке-то?

— Будьте и вы здоровы, бабуля. Михалыч — я, только рано меня пока по батюшке величать, еще тридцати не минуло. Какими судьбами к нам пожаловали? Что это жена моя на слезе?

— Пусть они тут ревут, а нам с тобой поговорить нужно, пойдем на крылечко, — увлекла его за собой Матрена. — Ты кем-работаешь-то?

— Я — кузнец, — это последнее, что слышала Марина. Полина тревожно взглянула на нее, в глазах читался вопрос, который она и задала: