Медведь и Соловей

– Ты меня не услышала? – спросил он, наконец. – Если медведь получит твою жизнь, ну… тогда он освободится, и я ничего не смогу поделать. Лучше тебе держаться подальше от него. Ты всего лишь девушка. Возвращайся домой, где ты будешь в безопасности. Это мне поможет, так будет лучше всего. Носи свой камень. Не уходи в монастырь. – Она не заметила жестких складок у его губ. – Для тебя найдется жених. Я об этом позабочусь. Я дам тебе приданое – настоящее сокровище, как предписывает сказка. Как тебе это понравится? Золото на руках и шее, лучшее приданое во всей Руси?

Вася так резко встала, что лавка с шумом опрокинулась. Она не находила слов и молча убежала в ночь, босая, с непокрытой головой. Соловей негодующе посмотрел на Морозко и бросился за ней.

«Это получилось плохо», – сказала кобылица.

– Разве я не прав? – возразил Морозко. – Ей лучше отправиться домой. Брат ее защитит. Медведь будет связан. Для нее найдется муж, и она будет в безопасности. Она должна носить подвеску. Она должна долго жить и помнить. Я не допущу, чтобы она рисковала жизнью. Ты ведь знаешь, что стоит на кону.

«Значит, ты не отвергнешь саму ее суть. Она увянет».

– Она юна. Приспособится.

Кобылица ничего не ответила.

* * *

Вася не могла сказать, сколько они скакали. Соловей вышел за ней на снег, и она, не задумываясь, забралась ему на спину. Она скакала бы целую вечность, но, в конце концов, конь вернулся к ельнику. Дом среди елей шатался у нее перед глазами.

Соловей тряхнул гривой.

«Слезай, – сказал он. – Там тепло. Ты замерзла, ты устала, ты испугалась».

– Я не испугалась! – огрызнулась Вася, но все-таки соскользнула с коня.

Когда ее ступни ударились о снег, она содрогнулась. Еле ковыляя, она протиснулась между елями и перешагнула знакомый порог. Огонь в печи взметнулся. Вася стянула с себя влажную верхнюю одежду, не замечая, как бесшумный слуга ее забирает. Как-то ей удалось добраться до огня. Она плюхнулась на лавку. Морозко и белой кобылицы не было.

Выпив чарку меда, она задремала, прижав замерзшие ступни к боку печки.

Огонь прогорел, но девушка не проснулась. В самый темный час ночи ей приснился сон.

Она оказалась в комнате у Константина. Воздух провонял землей и кровью, а над дергающимся телом священника скрючилось чудовище. Когда оно подняло голову, его губы и подбородок оказались заляпаны кровью. Она подняла руку, чтобы его изгнать, и оно с воплем выскочило в окно и исчезло. Вася присела у кровати, срывая изорванное одеяло.

Однако лицо у нее под руками не было лицом отца Константина. На нее уставились мертвые серые Алешины глаза.

Вася услышала рык и обернулась. Упырь вернулся, и это оказалась Дуня. Мертвая Дуня уже наполовину протиснулась в окно: рот стал зияющим провалом, кости торчали из кончиков пальцев. Дуня, которая была ей матерью! А потом тени у священника на стене слились воедино в одноглазую тень, которая хохотала над ней. «Плачь! – приказала тень, – тебе страшно. Как вкусно!»

Все иконы в углу ожили и одобряюще закричали. Тень раззявила рот, чтобы опять засмеяться, но тут же перестала быть тенью, став медведем – громадным медведем с голодной пастью. Он с ревом дохнул огнем… и стена загорелась – ее дом загорелся! Откуда-то донесся Иринин вопль.

Между языками пламени возникла ухмыляющаяся морда с громадной темной дырой на том месте, где должен быть глаз. «Пойдем, – сказала она. – Ты будешь с ними, и будешь жить вечно». Ее мертвые брат и сестра стояли рядом с этим существом и словно манили ее из-за огня.

Васю что-то ударило по лицу, но она не обратила на это внимания.

Она протянула руку. «Алеша, – позвала она. – Лешка!»