Медвежатник фарта не упустит

— Потому! — взвизгнул хранитель и предпринял попытку ретироваться из спальни, но был еще в начале пути перехвачен Якимом.

— Ты куда, папаша? — угрожающе прошипел ему боевик. — Тебе сказано идти, значит, надо идти.

— Вы что, не узнали меня, Густав Густавович? — вымучил из себя улыбку Савелий. — Это же я, инспектор Крутов!

— Знаю я, какой вы Крутов, — надевая на себя брюки и сорочку, произнес Густав Густавович. — Мне товарищ Бочков все про вас рассказал. Никакой вы не Крутов, а вор, налетчик и рецидивист. Ишь, чего удумали, банк ограбить.

— Значит, поэтому вы у кодового замка шифры сменили? — раздумчиво спросил Савелий, и необъяснимое покуда беспокойство охватило его, холодными иголками пронизав все тело. — А откуда Бочков узнал про меня?

— А мне откуда знать? — проворчал старик, продолжая одеваться. — Сообщили ему о вас.

— Кто, когда? — не на шутку разволновался Савелий, ежась от холодных иголочных уколов.

— Не зна-ю, — произнес старик по слогам, в упор посмотрев на Савелия. — Сказали, что вы не тот человек, за которого себя выдаете, и велели сменить код замка, а еще удвоили охрану. Так мы идем или как?

— Идем, идем, — заторопился Родионов и, взяв Густава Густавовича под локоток, потащил его к дверям.

— Вы куда? — спросила экономка, когда вся троица вышла из хозяйской спальни.

Яким предусмотрительно ткнул старика кулаком под ребра.

— В банк, куда же еще, — ответил ворчливо старик, сморщившись от боли и с опаской поглядывая на Якима.

Втроем прошли по коридору, как добрые, хорошие друзья. Густав Густавович шел посередине, как именинник, и его уважительно, как это могло показаться со стороны, поддерживали под руки Савелий с Якимом.

Экономка, семеня перед ними, распахнула входные двери, и трое мужчин вышли на занимающуюся рассветом пустынную улицу.

— А вы вернетесь, Густав Густавович? — вдруг тихо спросила старушка.

— Вернется, — ответил за хранителя Савелий.

* * *

В подобного рода ситуациях Мамаю бывать еще не приходилось. Всякое бывало: и в одиночной камере он сиживал на хлебе и воде, и в железной клетке у всех на виду случалось проживать; и стреляли в него, и били, и порезать пытались не единожды. Но вот чтобы быть замурованным в каменном мешке, полном золота, — нет, такого казуса с ним еще не приключалось. И главное, было непонятно: что ему надо делать, чтобы выбраться отсюда?

Он присел на ящик со слитками и обхватил бритую голову руками. Стал думать. Но умные мысли не приходили. Вместо них в мозгу почему-то крутилась ухарская песенка про молодого вора, которому пошел фарт, и маруха Тамарка наконец полюбила его, бросив тщедушного форточника Веньку, его заклятого врага. Из-за Тамарки им пришлось драться на ножах, и гадский Венька, проворный, как уж, порезал фартового вора. Истекая кровью, вор приканал к Тамарке, но тело той уже остывало, ибо тоже была порезана насмерть мстительным Венькой. Тогда вор взял из дома наган и застрелил паскудого форточника, после чего, не вынеся разлуки с Тамаркой, пустил и себе пулю в висок. На этом весь фарт и вышел.

Потом вдруг вспомнился тот случай, когда громилы поручили ему первую работу: подломить галантерейную лавку на Солянке, которую давно уже пасли и знали, когда ее хозяин держит хорошую кассу.

Стояла глубокая ночь. Он неслышно подошел к лавке, выдавил стекло.

В лавке было темно, хоть глаз выколи.

Он зажег огарок свечи и стал осматриваться. Вот она, касса — несгораемый шкаф с висячим замком. Он достал фомку и, как учили дружки-приятели, продев ее конец между дужкой и корпусом замка, одним рывком выдернул дужку из петель.

А вот и денежки!

Они лежали в специальном ящичке с отделениями для крупных купюр, мелких и мелочи: серебра и меди. Он уже выгреб их до единой полушки и рассовал по карманам, как вдруг услышал:

— А теперь положи все на место.

Он вздрогнул и обернулся на голос, но разглядеть, кто это и где, недоставало света.

— Положи деньги на место, я сказал, у меня в руках ружье, — снова услышал он грубый голос, резко задул свечу и бросился наугад к окну.

Прозвучал выстрел.

У него заложило уши, он отпрыгнул в сторону и ударился о полки. Он не слышал, как с них посыпалась всякая галантерейная дребедень: зонты, трости, сумки, кожаные портмоне, ридикюли, брелоки…

Оглушенный, он пополз вдоль прилавка, но тут сильные руки схватили его за шиворот и поставили на пол.

— Ага, — воскликнул довольно хозяин лавки, — попался, ворюга!

Мамай попытался вырваться.

Не получилось.

— Пусти, гад, — прохрипел он, задыхаясь.

— Вот я щас тебе покажу гада, — кое-как расслышал он голос хозяина, и тяжелый удар в челюсть снова опрокинул его на пол.

Он взвыл и тут же получил удар ногой в живот, потом еще один и еще. Купчина, похоже, вошел в раж, и удары сыпались один за другим.

«Забьет он меня насмерть», — подумалось вдруг ему, и животный страх охватил все его существо.

После очередного удара хозяина лавки, изловчившись, он схватил его ногу и резко дернул на себя. Через мгновение послышался глухой звук, будто городошной битой ударили по железу, и долгий, невероятно долгий выдох. А затем наступила тишина.