Медвежатница

– Нешто так и не сыскалось пророка ли, праведника ли, некоего умудренного мужа, какой придумал бы на Анчихристово воинство управу?

– Тут не пророк нужен, – с убеждением произнес Антон, потому что много над этим думал. – Нужно, чтобы многие, очень многие захотели жить по-другому. Развитие чувства и мысли – вот что нужно. Достоинство. Пока в людях мало достоинства, они так и будут… ну, прислуживать Антихристу. Поэтому единственный путь – делать всё возможное, чтобы этого достоинства становилось больше… Не знаю, поймет меня Столет или нет…

– Неважно. Главное, что я поняла, – довольно молвила Мария Кондратьевна. – «Делать всё возможное». Превосходно. Ну и осталось самое-самое последнее.

Вы двое стоите над долиной. Наверху, в окружении хмурых туч, проталина ясного неба, внизу зелень хвойного леса.

Старец говорит:

– Чистая жизнь, коей мои чада под Божьим Оком живут, она простая. Потому и они все простые, немудреные. Аз же непрост есмь, ибо давно на свете обретаюсь. В ино время восхощу про непростое потолковать, а не с кем. С тех пор как чахотошный помер – он-от непрост был – семьдесят годов сам себя вопрошаю, сам себе отвечаю. Вот я чадам своим реку: Богу от человеков надо, чтобы они по заповедям жили. Не крали, не убивали, не творили прелюбы, не пожелали дома и жены ближнего. А что Господу истинно надобно, того аз не вем. Се из всего есть самая великая тайна. Думал ты о том иль нет? Ты муж умудренный, не мог ты про это не думать.

– Вот и ответьте Старцу, Антон Маркович. А я запишу, и на этом тестирование закончится.

– То есть вы хотите, чтобы я дал мою трактовку смысла жизни? – улыбнулся Клобуков. – Во времена нашего с вами гимназического детства это было модно. Потом, когда эпоха упростилась, вопрос был снят с общественной повестки. На него ответила Партия.

– Вы ведь пишете ваш трактат. В чем самая суть вывода, к которому вы там приходите? Скажите не для Деда-Столета, а для меня, без «инда» и «егда».

– Ну, если совсем коротко, пожалуй, я бы сформулировал так. Концепция не моя, но я ее полностью разделяю. Богу – если использовать эту терминологию – нужно, чтобы каждый человек, во-первых, сполна открыл некий уникальный дар, заложенный Богом же (на самом деле природой), а во-вторых, поделился этим даром с остальными. Тогда ты проведешь жизнь не впустую – выполнишь и свое личное, и свое общественное предназначение.

– Ну, если в такой последовательности – сначала личное, а потом общественное, то вы получаете по этому пункту 20 % в Хинаяну и 10 % в Махаяну, а общая пропорция выходит 55 на 45. Это довольно душераздирающий баланс, – резюмировала Епифьева. – Впрочем, мне нужно будет еще раз всё проанализировать и подсчитать. Вы сейчас идите.

– А что со мной дальше-то будет? – пожелал знать Клобуков. – Выберусь я из кратера на свободу или нет?

– Мм? – рассеянно промычала она, не поднимая головы. – Не знаю. Какая разница? Вы ступайте, ступайте. Не мешайте мне работать. Завтра вечером приходите. Я вам представлю вашу полную эгохимическую формулу.

Введение в эгохимический анализ

Под тусклым светом фонарей, по тротуарам, на которые ветер накидал желтой листвы, Антон Маркович прошелся той же дорогой, которую проделал вчера. Поскольку маршрут был уже знакомый, по сторонам не глядел, думал про письмо, которое накануне отправил в Коломну, Баху. Ответит или нет? Молчание тоже будет ответом…

Потом стал в тысячный раз размышлять о предложении Румянцева. Случай был классический: конфликт ума и сердца. Все разумные доводы были за то, чтобы исполнить неприятный ритуал со вступлением в партию ради большого и важного дела. Так же в свое время какой-нибудь Александр Невский ездил в Орду, втайне плюясь, кланялся там идолам, зато получал ярлык на княжение и мог служить благу отечества. Аналогия, конечно, чересчур театральная, но верная. Такая уж это земля. Чтобы получить возможность сделать на ней что-то доброе, сначала надо поклониться Злу.

Вероятно, «эгохимический тест» Марии Кондратьевны насчет членкора Клобукова ошибался. Эмоционального в нем больше, чем рационального. Поперек себя идти не хотелось. Даже ради фторотановой анестезии.

Мысль свернула на невероятную старую даму, к которой второй вечер подряд направлялся Антон Маркович. В жизни он встречал немало ярких, необычных людей, но подобную особь – впервые. Это надо же! Появиться на свет с таким количеством гандикапов – тяжелая инвалидность, тяжелая страна, тяжелое время – и суметь прожить настолько полную, захватывающую, осмысленную жизнь! Как же стыдно ныть, жалеть себя, тратиться на всякую дребедень, когда на свете есть Мария Кондратьевна Епифьева. И совершенно неважно, есть в ее теории зерно или же это полный бред. Уж во всяком случае от психологического тестирования больше проку, чем от философского трактата, который пишется в стол, не нужный никому кроме самого сочинителя.