Медвежонок Паддингтон сдаёт экзамен

Паддингтон смотрел на все эти диковинки и никак не мог насмотреться. И всё-таки им столько пришлось ходить по бесконечным анфиладам и картинным галереям, столько карабкаться по длиннющим лестницам – причём почти всё время вверх и очень редко вниз, – что он страшно обрадовался, когда мистер Крубер наконец ввёл их в большой зал, где стояли стулья, приготовленные для концерта.

Паддингтон впервые в жизни попал на настоящий концерт и громко зааплодировал, когда какой-то дяденька в тёмном костюме влез на сцену и направился к роялю.

Мистер Крубер тактично кашлянул.

– Я боюсь, мистер Браун, что он просто пришёл открыть рояль, – шепнул он медвежонку.

Но чтобы Паддингтону не стало уж совсем неловко, он и сам громко захлопал – он ведь был очень добрым человеком.

По счастью, его аплодисменты пришлись почти кстати, потому что тут на сцену вышел ещё один дяденька и объявил программу первого отделения: избранные арии из известных опер в исполнении мисс Оливы Маркс и мистера Гилберта Стрита, которые в программке именовались вокальным дуэтом. По примеру мистера Крубера Паддингтон подпёр подбородок лапами, подался вперёд и приготовился наслаждаться.

Однако через секунду улыбка застыла у него на физиономии, и он тревожно покосился на потолок: дело в том, что едва мисс Маркс открыла рот, из него вылетел такой пронзительный звук, что все люстры зазвенели и задребезжали. Паддингтон сразу же пожалел, что спрятал в лапах подбородок, а не уши, однако предпринимать что-либо было уже поздно.

Надо сказать, мисс Маркс горла не жалела и старалась вовсю, хотя, судя по тому, как она хмурила брови и закатывала глаза, эти усилия причиняли ей немалую боль. Не меньшую боль, похоже, испытывали и зрители. Даже её партнёр, мистер Стрит, и тот предусмотрительно держался подальше.

А кроме того, если судить по тем немногим словам, которые Паддингтону удалось разобрать, мисс Маркс оказалась чрезвычайно нерешительной особой и никак не могла собраться с духом для самой простой вещи. Трижды заявляла она во весь голос, что сейчас закроет окно, трижды оповещала зрителей, что уходит прочь. Однако по прошествии доброго десятка минут, когда Гилберт Стрит встал перед ней на колени, чтобы спеть свою партию, окно по-прежнему было широко открыто, а мисс Маркс так никуда и не ушла.

Мистер Стрит исполнял арию, которая называлась «Закоченели твои тоненькие пальцы», но, надо сказать, пальцы у мисс Маркс – как, впрочем, и всё остальное – были далеко не тоненькие. Скорее, они напоминали пять толстых сарделек, а от жаркого света лампы ещё и блестели, точно их только что вытащили из кипятка.

Когда эта парочка наконец удалилась со сцены, Паддингтон так бурно зааплодировал, что мистер Крубер бросил на него испуганный взгляд.

– Не стоит хлопать так громко, мистер Браун, – прошептал он, прикрывая рот ладонью, – а то они, чего доброго, вздумают петь на «бис»!

Паддингтон вздрогнул и так резко опустил лапы, что даже выронил программку; подхваченная сквозняком, она порхнула под стулья и улетела на несколько рядов вперёд.

– Ну вот, как всегда! – вздохнула Джуди, бросив удручённый взгляд на брата; Паддингтон сполз со стула и на четвереньках отправился на поиски.

По счастью, никто не обратил на это особого внимания, потому что тут на сцене появились музыканты, которые должны были исполнять сочинения Моцарта.

Пока Паддингтон лазил под стульями, а музыканты расставляли ноты, мистер Крубер принялся рассказывать Джонатану и Джуди про пьесу, которую им предстояло услышать.

– Посмотрите-ка в программку, – предложил мистер Крубер. – Видите, тут стоит номер – К280. Это номер по каталогу, нужен он для того, чтобы произведения всегда исполнялись в правильном порядке. В Германии его называют номером Кёхеля, потому что человека, который составил каталог произведений Моцарта, звали Кёхель…[4]

– Что-что, мистер Крубер? – переспросил Паддингтон, выныривая из-под стула. – Нам дадут кофе?

Он даже облизнулся от радости. Попробуйте-ка поползать по полу, да ещё в тёплом пальто, вам тоже захочется пить.

– Не кофе… Кёхель… – начала было Джуди. – Это совсем другое дело…

Тут она снова вздохнула. Порой объяснить что-либо медвежонку было не так-то просто.

– Кёхель? – повторил Паддингтон. – Кёхеля я, кажется, ещё никогда не пробовал!

– Ш‑ш‑ш! – громко шикнул кто-то у них за спиной, потому что музыканты уже начали играть.

Паддингтон обернулся и бросил на «шикальщика» суровый взгляд, после чего снова уставился на сцену. К своему разочарованию, он не увидел там ни чашек, ни блюдец, ни кофейников, и, пока музыканты играли особенно громкий пассаж, он решил ещё раз заглянуть в программку. Лампы в зале были притушены, поэтому читать оказалось довольно трудно. Кроме того, кто-то успел наступить на программку, пока она лежала под стульями, так что сколько Паддингтон в неё ни таращился, он так и не нашёл ни слова о том, что зрителей будут поить кофе или кёхелем.