Медвежонок Паддингтон сдаёт экзамен

Зато он прочитал всё, что касалось исполняемой пьесы, и ему стало совсем тоскливо. В программке говорилось, что должны прозвучать целых пятнадцать вариаций. Паддингтону и основная-то мелодия не слишком понравилась, что уж говорить о вариациях. Он любил музыку, но ему было больше по вкусу что-нибудь громкое и незамысловатое, что можно сыграть на расчёске, обёрнутой в бумажку.

Медвежонок искоса поглядел на мистера Крубера, но тот закрыл глаза, чтобы ничто не мешало слушать, а что касается Джонатана и Джуди, они внимательно изучали люстру над головой.

Тогда Паддингтон решился. Ему очень не хотелось обижать своего друга – тот ведь так старался доставить ему удовольствие, – но, судя по отрешённому выражению лица, мистер Крубер вряд ли обиделся бы.

Через несколько секунд, воспользовавшись ещё одним громким пассажем, Паддингтон снова слез со стула, но на сей раз направился к двери с надписью «Выход».

Они ведь очень долго и много ходили, медвежонок не на шутку устал, и теперь во всём замке было только одно место, куда ему действительно хотелось попасть. Туда вела лестница и длинный-предлинный коридор, а называлось это место «Спальня королевы Елизаветы».

Паддингтон подумал, что кровать с занавесками – это очень даже неплохо, особенно если хочется, чтобы тебя никто не трогал.

В мгновение ока – мисс Маркс не успела бы даже пропеть «до‑ре‑ми» – Паддингтон взбежал по лестнице, плюхнулся на кровать и плотно задёрнул занавески. Они сомкнулись с приятным шуршанием, и тогда медвежонок глубоко вздохнул, закрыл глаза и опустил голову на подушку, наслаждаясь звуками далёкой музыки и удивительно вкусным запахом, доносившимся из кухни.

Однако недолго ему пришлось радоваться. Обычно-то он засыпал очень быстро – достаточно было мягкого кресла у камина и пары подушек, – но тут почему-то ничего не получалось. Постепенно до Паддингтона дошло, что ему в жизни ещё не приходилось спать на такой неудобной кровати. После его собственной мягкой кроватки в доме у Браунов это было всё равно что спать на голых досках, да и доски попались какие-то суковатые. Теперь он наконец понял, почему королева Елизавета задержалась здесь всего на одну ночь.

Медвежонок попытался свернуться калачиком на подушке, но подушка оказалась ещё бугристее, чем сама кровать. Птица, которая одолжила для неё свои перья, явно была особой колкой и несговорчивой, и острые кончики торчали сквозь наволочку, как шипы из розового куста.

Мнение Паддингтона о фамильных замках испортилось окончательно, и он хотел уже попытать счастья в другом месте, как вдруг совсем рядом послышались голоса и дверь в комнату отворилась.

Паддингтон крепко-накрепко зажмурил глаза и прижался к подушке, едва решаясь дышать. Это оказалось вполне своевременно, потому что в следующую секунду занавеску кровати резко отдёрнули, и голоса смолкли на полуфразе.

– Ого! – вымолвил наконец один голос. – Это, что ли, она самая и есть?

– Ну, так в путеводителе сказано, – отозвался другой голос, женский. – Королева Елизавета ночевала здесь по пути в Йорк.

– Кто бы мог подумать! – изумился первый голос. – Ну, по крайней мере, теперь мне понятно, почему никто так и не взял её замуж![5] – Говоривший фыркнул. – Эк от неё мармеладом разит! Ну да и немудрено, умывались-то они в те времена знаешь как редко!

– И ведь глянь, пальто носили совсем как мы, – удивился женский голос. – А я и не знала. Верно говорят: век живи – век учись.

Если бы можно было заглянуть за закрытые веки, говорившие познакомились бы с самым суровым Паддингтоновым взглядом. Но туда не заглянешь – и они, даже не подозревая, какого страшного испытания избежали, задёрнули занавески и продолжили как ни в чём не бывало осматривать спальню.

Оставленный в покое, Паддингтон только-только собрался перевести дух, как вдруг до ушей его донеслась фраза, мигом заставившая забыть все обиды и оскорбления.

– Жалко, не удастся этот самый «исбот» попробовать, – посетовал первый голос. – Вкусная, судя по всему, должна быть штука.

– Угу, – сочувственно согласился женский голос. – Я‑то уж тоже думала – полакомимся. Официант сказал, у них шеф-повар заболел, вот и пришлось…

Паддингтон навострил уши, пытаясь расслышать продолжение, но тут посетители подошли к двери, она хлопнула, и всё стихло.

Некоторое время медвежонок лежал неподвижно, донельзя расстроенный. Мистер Крубер так редко позволял себе какие-либо удовольствия, а если позволял, никогда не забывал пригласить и своих друзей. Сегодня ему очень хотелось отведать соус «исбот», и теперь он, наверное, ужасно расстроится. А Паддингтон, как известно, прекрасно разбирался, что справедливо, а что нет. Когда он наконец вылез из кровати, выражение на его мордочке было не менее решительным, чем у королевы Елизаветы, когда она отправляла сэра Фрэнсиса Дрейка громить испанский флот[6]. Это выражение приберегалось для самых суровых жизненных испытаний и не сулило ничего хорошего тому, кто посмел бы встать у медвежонка на пути.