Медвежонок Паддингтон сдаёт экзамен

– Скажу сразу, – обратился он к своим ученикам, – тот, кому удастся ухватить эти его усы, заслужит особой похвалы!

– Ухватить усы? – встревожился Паддингтон. – А я и не знал, что натурщиков хватают за усы!

– Всем потребуется жжёная умбра, – продолжал Ромни Марш, не обратив внимания на его реплику, – можно её слегка оттенить мареной[8]. Некоторые пятна вокруг носа просто поражают глубиной и богатством оттенков… – Художник задумчиво огладил бороду. – Нос, разумеется, чёрный… рот тоже. Язык предлагаю писать травянисто-зелёной краской.

– Травянисто-зелёной? – вконец переполошился Паддингтон. Он скосил глаза на большое зеркало, стоявшее неподалёку, и облегчённо вздохнул. – Вообще-то, язык у меня другого цвета, – объяснил он. – Просто я сегодня утром пытался написать телеграмму и всё время облизывал ручку.

– А… да… конечно! – Мистер Марш понял, что медвежонок обращается к нему, и мигом вернулся с небес на землю. – Скажите, а не могли бы вы снять пальто? А то хотя вы и натурщик, но выглядите как-то ненатурально… – Тут его посетила и вовсе гениальная идея: – Знаете что, сделайте вид, что вы загораете на пляже!

Паддингтон призадумался. Вообще-то, воображение у него было хорошее, особенно если как следует сосредоточиться, однако, ещё раз обведя взглядом нетопленую студию, он понял, что никакими силами не сможет представить себе то, что задумал мистер Марш; а уж снимать пальто он не собирался ни под каким видом.

– Медведи вообще не загорают, – сказал он твёрдо. – Потому что они вместо этого выгорают. И если можно, я всё же останусь в пальто.

Ромни Марш нетерпеливо цокнул языком.

– Ладно, не будем смотреть в рот дарёному коню, – решил он наконец. – Такие уж времена пошли: бери, что дают, но куда же это мы катимся! Тогда попробуйте сделать вид, что вы статуя. – Художник с сомнением посмотрел на Паддингтоновы ботики и стал устанавливать его в подходящую позу, продолжая при этом наставлять своих учеников: – Боюсь, с ногами вам придётся повозиться. Очень трудно сказать, где они начинаются, а ещё труднее – где заканчиваются. Однако, – добавил он со вздохом, – для того мы и живём, чтобы преодолевать трудности. Вот так. – Он сделал шаг назад и ещё раз осмотрел результаты своих трудов. – А теперь, что бы ни случилось, не двигайтесь. Стоять надо совершенно неподвижно.

Паддингтон послушался, и несколько минут в студии было очень тихо, раздавалось лишь тихое шуршание – будущие художники переставляли свои мольберты так, чтобы получше видеть новую модель.

Поначалу новое занятие пришлось Паддингтону по душе. Да, он не раз слышал, как миссис Бёрд ворчит, что некоторым людям деньги платят непонятно за что, но чтобы деньги платили только за то, чтобы стоять совершенно неподвижно, – о таком он никогда и не мечтал.

Минуты шли одна за другой, и чем дальше, тем сильнее Паддингтон жалел, что не принял предложения мистера Марша и не улёгся в позу загорающего. Собственно, его бы устроила почти любая поза, кроме той, в которой он стоял, но притвориться лежащим на пляже, под тёплыми лучами солнышка, казалось самым заманчивым. Сейчас же он чувствовал себя примерно как балетный танцовщик, у которого свело ногу в момент выполнения очень сложного прыжка. Уж и не упомнишь, когда ещё ему было так неудобно – вот разве что когда пришлось изображать злодея в Музее восковых фигур, но тогда пришлось простоять неподвижно всего несколько минут, а у мистера Марша стояние грозило затянуться навеки. Художников он видел одним только уголком глаза, но, судя по всему, они ещё трудились над угольными набросками, и даже сам Ромни Марш только-только взялся за жжёную умбру.

А в довершение всех бед Паддингтоном не на шутку заинтересовалась какая-то муха. Он часто гадал, куда мухи улетают зимовать, – теперь он знал куда. Муха покружила над ним, собираясь с мыслями, а потом, не выдержав соблазна – к усам Паддингтона прилип очень аппетитный мармелад, – села ему на кончик носа.

Этого медвежонок не вынес. Воспользовавшись секундой, когда все вроде бы склонились над мольбертами, он опустил одну лапу, вытер усы и заодно отогнал назойливую муху. А потом попытался встать в прежнюю позу.

Казалось бы, его движение должно было пройти незамеченным, но не тут-то было. Начинающие художники дружно завопили от возмущения – можно было подумать, он как минимум отлучился погулять, побродить по рынку и плотно пообедать.

– Всё пропало! – вскричал один из учеников, тыча пальцем в свой холст. – Только я управился со складками на пальто – и тут на тебе!

– И усы теперь торчат не в ту сторону, – пожаловался другой голос. – И вообще, они стали другого цвета. Сначала-то были оранжевые.

Борода Ромни Марша затряслась от негодования.

– Какой кошмар! – воскликнул он. – Я ему плачу двадцать пенсов в час, а он тут…

– Двадцать пенсов в час? – негодующе воскликнул медвежонок. – Но в объявлении написано «достойная оплата»!