Медынское золото

Два дня брели по разграбленному тракту. Виллы богачей, хижины бедняков — разбито было всё, жители скитались хуже диких зверей, и только оборотни-людоеды чувствовали себя в этих краях вольготно. Пару раз у самого окоёма видели спешащих всадников, но те пропадали быстрее, чем их удавалось хотя бы рассмотреть хорошенько. А может, и не всадники это были, а дикие кентавры — поди разберись. Местность, ещё недавно обжитая и цветущая, обезлюдела и дичала на глазах.

Ни на равнине, ни в предгорьях на войско никто не напал, если не считать обезумевшего циклопа, который вздумал швыряться в повозки огромными камнями. Циклопу быстро вышибли стрелой единственный глаз, а потом, подкравшись сзади, бронзовым срезнем подсекли сухожилие на левой ноге. Циклопы — твари живучие, поэтому добивать его не стали, ушли, провожаемые воплями искалеченного чудовища.

Земля всё сильнее бугрилась холмами, заснеженные вершины Наманского хребта придвинулись вплотную. Впереди был горный проход, опалённый недавними битвами.

* * *

Единственная башня у подножия сторожевого утёса была приведена в порядок, и ворота починены и заперты, словно в былые времена. А дома, где прежде жила привратная стража, так и остались полуразрушенными — зевены предпочитали привычно жить в юртах. На воротах, хорошо видимый и с севера, и с юга, установлен бунчук, сообщающий всем, кто понимает, что в гарнизоне имеется боевой маг, так что желающим пройти перевал лучше добром заплатить пошлину, а не рваться силой. Наверное, это оставалось единственным местом в бывшей империи, где проходящих не обчищали догола, а взимали установленную плату.

Уйлюк вышел навстречу подошедшему войску. В правой руке палка, без которой ноги ещё плохо держали его, лицо в шрамах, пустой левый рукав засунут за кушак. Но на груди — кабашская звезда, а уцелевший глаз смотрит твёрдо и зорко.

— Я рад видеть вас всех живыми и в добром здравии.

— И мы рады видеть тебя, — ответил Ризорх.

— Два дня назад ко мне прискакали гонцы великого хана. Светозарный повелевает закрыть проход и не пропускать вас через перевал до подхода войска.

— Да, это так. Ном взят, император убит, и великий хан решил, что ему больше не нужны союзники.

— Ты стал мне вместо отца. Я пропущу вас через перевал, а потом мы закроем ворота и будем биться с Катумом. И пока у нас жив хоть один воин, Катум здесь не пройдёт.

Ризорх подошёл, обнял однорукого шамана.

— Я счастлив слышать твои слова. Но зевенам нет нужды погибать здесь. Мы закроем ворота так, что Катуму придётся искать какой-нибудь другой путь через горы.

На площадке, где когда-то располагался лагерь осаждающих, полукругом выстроились оба войска. Девять лучших воинов вынесли вперёд бунчуки: восемь лесных и один — зевенского мага. Впервые лесные колдуны пустили в свой круг чужого человека.

Последней из крытой повозки появилась Нашта в женском колдовском наряде. Батистовая рубашка с малиновой вышивкой у ворота опускалась почти до колен, портки из тончайшего виссона и мягкие чуньки из льняных очёсков. Наряд, когда-то порванный и заляпанный кровью, сейчас сиял белизной, как ненадёванный, — постарались Гула с Литешкой, уважили подругу. В руках Нашты — бунчук, знак боевого мага с женским рукоделием на верхушке.

Нашта подошла к оторопелому Хисаму, протянула бунчук.

— На. Тебе держать.

Маг сам выбирает, кто понесёт его символ в сражении или во время великого волхования. Тут ему никто не указ. И отказаться от такой чести никак нельзя, хотя по бунчуку бьют так же остервенело, как и по самому колдуну. Хисам судорожно ухватился за гладкое древко, выступил вперёд.

— В середину иди. Сегодня ты главный.

Нашта шагнула один раз и легко взлетела на скалы, выбирая место, откуда удобнее приступиться к уцелевшему Стражу ворот. Застыла там — белая птица с красной полосой вкруг горла.

Лесные колдуны творят свои чары молча, и на этот раз даже зевенский маг удержался от привычного визга. Тишина царила глубочайшая, но даже глухой услышал бы сквозь внешнюю тишину тяжкое гудение просыпающихся сил. Потом всё заглушил треск и грохот обвала. Страж ворот, утёс, стократ превышающий человеческий рост, качнулся и рухнул, окончательно завалив горный проход из Южного Намана в Северный.

Можно было орать, прыгать, бесноваться — никакие человеческие поступки не были бы заметны в эту минуту, но сотни людей недвижно стояли в молчании. Свои уже видели результаты общего колдовства лесных магов, а зевенам такое довелось впервые. Немало историй будет рассказано зимними вечерами в юртах кочевников, немало возникнет легенд, повествующих о страшной силе леса. Счастье тому, с кем лесные колдуны в дружбе, горе — с кем они враждуют.

Нашта плавно спустилась с горы, подошла к Хисаму.

— Великая, — проговорил тот дрожащими губами. — Прости мои дерзкие слова. Я же не знал, кто ты. Я клянусь служить тебе и никогда больше не осмелюсь...

— Ну и дурак будешь, если не осмелишься. — Нашта покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за бунчук.

Подбежали знахарки: старуха Азёра и тётка Айса, подхватили Нашту под руки, повели к раскинутой лекарской палатке.