Мэг Кэбот

кустарников. Мамуля выбрала для него расцветку в белых, голубых и кремовых тонах.

Высотой в три этажа, полностью сколоченное из древесины и не похожее на ужасные

окружающие его образчики архитектуры из стекла и стали или оранжевого кирпича, это

было самое восхитительное и утонченное здание в округе.

И я не испытывала никакого желания переступать его порог.

Соглашаясь переехать с мамой в Калифорнию, я знала, что меня ждет множество

перемен. Артишоки вдоль дороги, лимонные рощи, океан… на самом деле, это все мелочи.

Главное – мне теперь приходилось делить мамино внимание с другими людьми. Последние

десять лет, с тех пор, как умер мой отец, мы жили вдвоем. И, должна признаться, мне, вроде

как, нравилось такое положение вещей. В действительности, если бы Энди не сделал

мамочку невероятно счастливой, – а это было видно невооруженным взглядом, – я бы

уперлась руками и ногами и изо всех сил воспротивилась бы всей этой затее с переездом.

Но достаточно взглянуть на них, когда они вместе, – Энди и мамуля, – чтобы в ту же

секунду стало понятно, что эти двое без ума друг от друга. И какой бы я была дочерью, если

бы воспротивилась этому? Поэтому я смирилась с Энди, смирилась с тремя его сыновьями и

смирилась с тем, что мне придется покинуть все, что я знала и любила в своей жизни –

6 «Вдовья площадка» (англ. «widow's walk») – огороженная площадка на крыше дома моряка в Новой Англии в

XVII-XVIII вв. С такой площадки хорошо просматривалось море, и можно было издалека разглядеть

возвращающееся судно, которое часто везло скорбную весть жене моряка о его гибели (отсюда название).

лучшую подругу, бабушку, рогалики, Сохо7, – чтобы подарить мамочке то счастье, которого

она заслуживала.

Но я как-то не подумала, что мне впервые в жизни придется жить в доме.

И не просто в доме, а, как с гордостью сообщил Энди, доставая мои сумки из машины

и вручая их сыновьям, в построенном в тысяча восемьсот сорок девятом году и полностью

реконструированном здании. В девятнадцатом веке здесь располагался пансион, и, по всей

видимости, у него была не самая лучшая репутация. Иногда в передней гостиной из-за карт

или женщин вспыхивали споры, которые заканчивались перестрелками. В стенах до сих пор

виднелись дырки от пуль. Вообще-то Энди даже украсил одну из них рамкой, вместо того,

чтобы заделать. Это немного ненормально, смущенно признался он, но ведь так интереснее.

Энди готов был поспорить, что мы живем в единственном доме на холмах Кармела, в стенах

которого есть дыра от пули, появившаяся в девятнадцатом веке.

Ха! Я в этом и не сомневалась.

Мама продолжала поглядывать на меня, пока мы поднимались на крыльцо по высокой

лестнице. Она явно переживала, каким будет мое мнение. На самом деле, я была немного

раздражена тем, что мамуля меня не предупредила. Хотя и понимала, почему она так

поступила. Если бы она рассказала, что купила дом, которому больше ста лет, я бы никогда

сюда не переехала. Я бы осталась с бабушкой до тех пор, пока не настало бы время уезжать в

колледж.

Потому что мамуля права: мне не нравятся старые здания.

Хотя я и понимала, что именно это старое здание очень даже ничего. Стоя на крыльце,

можно было разглядеть внизу весь Кармел: городок, долину, пляж, океан. От

открывающегося вида просто дух захватывало. Многие заплатили бы миллионы – и, судя по

роскошной отделке соседних домов, таки заплатили – за такой вид, так что мне совершенно

не на что было жаловаться.

И все же, когда мамуля предложила: «Пойдем, Сьюз. Я покажу твою комнату», - я не

смогла сдержать легкой дрожи.

Внутри дом был таким же красивым, как и снаружи. Я узнала мамины вещички – одни

сверкали полировкой, другие радовали глаз желто-голубой расцветкой, – и мне стало немного

легче. Тут был буфет, который мы с мамой купили во время одной из поездок в Вермонт на

выходных. На стенах гостиной висели мои детские фотографии вперемешку со снимками

Сони, Балбеса и Дока. В кабинете во встроенном шкафу я заметила мамины книги. Повсюду

попадались ее растения, за перевозку которых она заплатила бешеные деньги, не сумев с

ними расстаться. Они стояли в деревянных кадках, висели в кашпо на окнах с витражными

стеклами, были расставлены на перилах в конце лестницы.

Но тут же находились вещи, которых я не узнавала: блестящий белый компьютер

возвышался на столе, за которым мама выписывала чеки для оплаты счетов; широкоэкранный

телевизор с тянущимися к нему от какой-то видео-приставки проводами смотрелся нелепо на

камине в кабинете; возле двери в гараж стояли прислоненные к стене доски для серфинга;

огромный слюнявый пес подбежал ко мне и, похоже, решив, что у меня в карманах

припрятано что-то вкусненькое, полез туда своим большим влажным носом.

Все это выглядело как-то чужеродно, как будто все эти мужские вещи бесцеремонно

вторглись в жизнь, которую мы с мамой создавали для себя. К этому мне еще предстояло

привыкнуть.