Мегамир

Енисеев откинул с ее лица капюшон. Саша вздрогнула, в ее глазах мелькнул ужас, но тут же сменился радостью, стыдом, даже негодованием:

– Евлевий Владимирович… Опять вы!

– Прислать кого-то другого? – осведомился он.

– Евбожий!..

– Ладно-ладно, расслабься… Да нет, не в том смысле. Страшного, говорю, ничего нет. Сейчас что-нибудь придумаем.

Нить уже не дрожала, прыгала под ним, подбрасывала. Енисеев вскинул бластер, нажал на спусковой крючок. Их подбрасывало так сильно, что Саша решила, что мирмеколог обязательно промахнется. Комок клея пронесся рядом с пауком, ударился в дальнюю нить.

– Это его займет малость, – сообщил Енисеев.

Сунув бластер в кобуру, он наклонился к Саше, уже не обращая на паука внимания. Саша в ужасе смотрела на чудовище, которое остановилось перед ними в двух шагах, буквально дотягивалось страшными мохнатыми лапами. Затем паук круто развернулся, бросился к новой добыче. Только теперь Саша поняла, что мирмеколог не промахнулся вовсе, а, почти не целясь, снайперски попал в едва заметную отсюда нить.

Кокон, в котором оказалась Саша, был из тонких веревок, похожих на рыболовную леску с палец толщиной.

– Ой, – сказала Саша напряженным голосом, – он возвращается…

Енисеев, не прекращая отделять кокон с Сашей от радиального каната, вытащил бластер, выстрелил. Саша смотрела, побелев, расширенными от ужаса глазами. Мирмеколог нажал на курок не глядя, а сгусток клея точно ударил в дальнюю спиральную нить. Паук остановился, в нерешительности потоптался прямо перед ними, едва не наступая на Енисеева, но все же повернулся к раскачивающейся вдали нити.

Енисеев, орудуя баллончиком, разжижил соединительный канат, что держал кокон на радиальном тросе. Паук в третий раз зигзагами перебежал на их нить, мчался, страшный и нерассуждающий, как асфальтовый каток. Енисеев выстрелил, все так же не глядя, но бластер задержал в руке, в кобуру не убрал. Паук остановился, заколебался, но возвращаться к новому несъедобному комку не стал, пошел вперед. Енисеев выстрелил еще раз, сунул бластер в кобуру.

Саша видела надвигающийся темный тоннель. На холицерах виднелись крупные шары яда, но вдруг на солнце заблестела тонкая нить, паук едва не сорвался в пропасть, схваченный за переднюю лапу. Он яростно забился, канат заходил ходуном, Саша в страхе закрыла глаза. Мохнатая туша прыгала совсем рядом. Тонкая нить, что приклеила чудовище к канату, выглядела ненадежной.

– Он сейчас освободится… – прошептала она в панике.

– Верно, – подтвердил Енисеев довольным тоном.

Подхватив ее на руки, он побежал по канату, направляясь к мегадереву. Фетисову умница-паук запеленал по струночке, можно даже балансировать ею на канате, только бы «умеренный до сильного» оставался вверху, не вмешивался…

– Он освободился, – закричала Саша. – Он… оно догоняет!

Енисеев на бегу повернул ее лицом в другую сторону. Канат трясся, как при землетрясении. На бегу приходилось резко выдвигать неподвижную мумию то вправо, то влево, восстанавливая равновесие.

Канат запрыгал резко, рывками. Енисеев с разбега выбежал на серое твердое плато, упал, хватая ртом воздух. Саша лежала рядом, лицо ее было даже не белым, а голубым пополам с серым.

Паук добежал до края нити, остановился. Он был в двух шагах, нависал над ними, закрывая солнце. Чудовищная голова покачивалась из стороны в сторону, все восемь глаз блестели, как выпуклые стекла.

– Сейчас схватит, – сказала Саша, ее голос дрогнул. – Надо стрелять…

– Не стоит, – ответил Енисеев.

Он сел, глядя на паука. Рука мирмеколога даже не сдвинулась к оружию. Паук прислушался, повернул голову в их сторону.

– Стреляйте, – попросила Саша. Она изо всех сил крепилась, чтобы не завизжать в страхе, не взмолиться: стреляйте, спасите, унесите меня от этого чудовища!

– Зачем? – удивился Енисеев. – Паук нас не видит. Или вы жаждете отмщения?

– Не месть…

– Тогда зачем? Кушать его не станешь, жестковат… На дамские сумочки не годится… Правда, яйцеклад раздут, там могут оказаться вкусные яйца…

Саша стиснула зубы, чтобы не взвыть. Паук ужасен, каким бы красавцем его ни считал мирмеколог. Мохнатые лапы, острые когти, ядовитые холицеры, гора мускулов…

Паук разочарованно повернулся, канат снова начал раскачиваться под его весом. Саша проводила мохнатую спину долгим взглядом, судорожно вздохнула:

– Вы и здесь блюдете экологическое равновесие?

Енисеев поднялся на ноги, ответил спокойно:

– А какой смысл убивать?

Саша посмотрела в безмятежное лицо, ничего не сказала. Енисеев забросил ее на плечо, шагнул к краю. Дальше начиналась пустота. Земля была так далеко, что расплывалась в серо-зеленом тумане.

Голос Саши дрогнул от негодования:

– Вы так и потащите меня?

– Саша, – ответил Енисеев успокаивающе, – тебя освободят в лагере. Эти нити прочнее стальных канатов, я здесь ничего не могу. Этими веревочками из паутины звездолеты бы поднимать на стартовые площадки!

– Я не о том, – прошептала Саша. – Так и потащите?..

– Ты можешь что-то придумать лучше?

– Нет, но…

– Ничего не идет в голову, – признался он. – Потерпи, Саша. Я побегу изо всех сил. Жаль, что не могу унести тебя на крыльях.