Мегамир

– Ничего не бойся, – проговорил он, чувствуя, что слова получаются неуклюже. – Мы уже почти у лагеря…

Он подхватил ее, ринулся через заросли. Уши горели, от них можно было прикуривать, если бы кто еще придерживался той дурной привычки. Трижды из засады на его уши прыгали клещи-скакуны, ориентируясь по тепловому излучению, а для тхермелов, видящих мир лишь в термоизлучении, это были только пылающие уши, что стремительно неслись через темный и холодный мир.

ГЛАВА 15

– Немедленно старт, – сказал Морозов, едва увидел бегущего мирмеколога с Сашей на плече. – Из графика выбились!

– Погоним во всю муссонную мощь, – заверил его Забелин.

– На большой высоте, – добавил Чернов. – Там ветер сильнее!

Ткань долго шевелилась, расправляя складки. Наконец сморщенный мешок лениво поднялся в воздух, там медленно раздулся в шар, туго натянул канаты. Забелин и Чернов обрезали привязные канаты, гондола закачалась на коренном якоре. Воздух был тяжелым и неподвижным, как шестипроцентное молоко.

– Поехали, – велел Морозов.

Дмитрий брызнул растворителем, канат лопнул. Гондолу дернуло вверх, занесло вбок, справа из тумана выдвинулась изъеденная оврагами стена мегадеревьев. Забелин и Чернов метались как угорелые, маневрировали двигателем. Справа и слева все чаще проносились огромные серые массы. На какой-то миг Енисеев потерял ориентиры: летят ли вверх или вниз к земле?

Однажды страшно дернуло. Забелин слетел с мостика, но недрогнувший Морозов уже перехватил рукоять горелки, а Дмитрий молниеносно выстрелил. Черешок листа, о который зацепилась стропа, согнулся, шар свободно рванулся вверх.

Еще через пару минут по глазам ударил яркий свет. Вниз стремительно уходила огромная зеленая масса мегадерева, что уменьшалась и уменьшалась с каждым мгновением. Огромные поля зеленых листьев превратились в лоскутки, ветки мегадерева тоже уменьшились, наконец само мегадерево стало размером с обычное дерево, ушло в сторону, его место заняло другое, третье. И вот шар поднялся так высоко, что одним взглядом можно было охватить сразу десяток мегадеревьев.

Енисеев спустился вниз, где Хомяков помогал Овсяненко освобождать из кокона Сашу. Она сердито сверкнула на него очами, браво спрыгнула со стола. Затекшие ноги подломились, она упала прямо в руки Енисеева.

– Сейчас-сейчас, не спеши, – сказал Енисеев торопливо. – Хочешь, я донесу тебя туда…

– Господи, что за дурак…

Он передал ее в руки Овсяненко, Хомяков делал знаки за спиной Саши, что-то выгонятельное, и Енисеев, разведя руками, полез обратно наверх.

Морозов был на мостике, неподвижный, как воздух, в котором застыл «Таргитай». Горизонт отодвинулся, далеко-далеко висел огромный багровый шар, очертания его расплывались на полнеба, подрагивали.

– Сколько пробудем в воздухе? – поинтересовался Морозов. – Недели две? Месяц?

– Вряд ли… В график войдем раньше, а тогда можно снова…

– Но недельку-другую проведем в воздухе?

– Боюсь, придется.

Морозов подумал, сказал:

– Ничего, здесь даже безопаснее. Ночи летом короткие, а ветер несет безостановочно. Сверху видно хорошо, можно вести наблюдения.

– Только бы сова сдуру не набросилась, – сказал Енисеев. – Или летучая мышь. Нет, для мыши добыча великовата, а вот если филин – орел ночного неба… Или тоже не рискнет связываться с неизвестным противником? Да, вы правы, здесь безопасно.

Саша его старательно избегала, и Енисеев, тоже чувствуя непонятную неловкость, старался не подходить к ней. Забелин с Черновым под руководством Дмитрия разработали правила нового вида спорта, целыми днями бегали по стропам, воздушному мешку.

В график вошли на шестой день, но двигались пока без посадок. Енисеев все чаще проводил время с Морозовым на мостике. С грустью чувствовал, что боевое товарищество с Сашей и Дмитрием дало трещину. Дмитрий не отдалился, был таким же приветливым, готовым на любые авантюры, но еще больше на авантюры теперь были готовы Забелин и Чернов, и Дмитрий чаще общался с ними, чем с серьезным другом-мирмекологом. Саша сторонилась Енисеева, не хотела вспоминать о недавней беспомощности. Только Морозов становился ближе, понятнее, разговаривать с ним было интересно.

– Страшноватая красота, – сказал Морозов в один из таких дней, когда они вдвоем стояли на мостике, глядя вниз на землю. Все спали, «Таргитай» шел бесшумно, ровно. – Этот мир необитаем! Умом понимаю, что там живут люди, животные, птицы, там огромные заводы, фабрики, ученые центры… Но чувства говорят, что весь этот необъятный мир принадлежит только нам. Микролюдям!

– Ум и чувства издавна в споре, – пробормотал Енисеев.

– Да? Но это преступные чувства. Умом я еще с человечеством, а чувствами уже отделен. А как дело с вами, Евзверий Владимирович?

– Ну… я все-таки больше доверяю уму. Хотя понимаю, что подавляющее большинство руководствуется чувствами.

– Простейшими чувствами!

– Ну, и простейшими тоже. Однако здесь одни интеллектуалы! Они живут мозгами.

Морозов покачал головой, губы его скептически поджались:

– Да? Вы не замечаете, что все мы здесь постепенно меняемся?

– Да вроде бы нет, – ответил Енисеев с неопределенностью.