Мегамир

Чувства не только обострились, а еще как бы удлинились. Смутно чувствовал, что происходит во-о-он за теми растениями, они сливаются в зеленовато-серую стену. А какие способности в нем разовьются, когда проживет здесь год? Два?

С радостно-потрясенными чувствами прыгнул через трещину. В воздухе почему-то развернуло боком, едва дотянув до края. По спине пробежал страх, ведь прыгал с запасом…

В тело начало вползать странное оцепенение. Расхотелось шевелиться, мысли потекли вяло, медленно, блеклыми урывками. С огромным трудом заставил себя двинуться через заросли. Впереди уже смутно маячил спасательный красный купол, но ноги подгибались. Слабел очень быстро.

Прыгнул еще, но, когда с трудом поднялся на ноги, понял, что от скачков надо отказаться. Жизнь уплывала с каждой минутой. Воздух уплотнялся, отбрасывал, как резина. Мысли путались, растушевывались.

Красный купол расползался, исчезал в пестром тумане. Упасть нельзя, уже не встанет, но тело застыло, застыло. Никакой боли, мук, просто остался Евлампием Енисеевым разве что на четверть, и та испаряется очень быстро, уже не мог удержать погасающие мысли, что исчезали, не оставляя даже провалов.

Донесся то ли крик, то ли вой. Мелькнуло красное с оранжевым, мир перевернулся. Енисеев непонимающе смотрел на крупные кристаллы песка, что вдруг замелькали перед глазами с большой скоростью. Потом вдруг нахлынули звуки, так же внезапно услышал запахи, откуда-то пошло тепло.

– Где тебя ангелы носили? – услышал как сквозь вату срывающийся от ярости голос. – Дурни, сами настояли, чтобы прислали… За день испсиховался, а что будет за неделю?

Тепло шло от Дмитрия. Енисеев с трудом разомкнул застывшие губы:

– Не трусь, я с тобой…

Дмитрий несся к станции, как ракета с тепловым наведением. Енисеев напряг мышцы, пошевелил руками.

– После захода солнца выходить нельзя, – прокричал Дмитрий ему в ухо. – Олень неграмотный, не знаешь? Тоже мне муравьист!

– Холод притупляет…

– Наши крохотные тельца тепла не держат. Застываем, как мухи!

– Да знаю, знаю…

С разбегу ударились о дверь. Вспыхнул яркий, режущий глаза свет, дверь сползла вбок. Дмитрий занес Енисеева, поставил в коридоре на ноги.

Енисеев зябко дергался, только теперь ощутил холод.

– Ты что-то принял, чтобы не застыть?

– Знамо дело, – ухмыльнулся Дмитрий. – Мы не тараканы, чтобы замирать на всю ночь. Температура людям не указ. У них есть, то есть у нас, своя температура! Тридцать шесть и шесть, а на станции – двадцать шесть. Ночные джунгли зрим только через иллюминаторы. Мазохин вообще планирует выпускать нас на охоту только по ночам, когда все замерзает.

– Дурость, – ответил Енисеев сердито. Он уже пришел в себя, даже Дмитрий учит, что свалял такого дурака, сердился и на себя, и на местные порядки. – Ночью рай для других хищников. Слушай, есть на Станции места, где нет этих странных двадцати шести?

– Есть, – ответил Дмитрий озадаченно, – на складе запасных частей.

– Спасибо, – поблагодарил Енисеев, – я буду спать там.

Ночевал Енисеев не один. Пришла Саша. Енисеев не спорил, но девушка, холодно сверкая очами, заявила безапелляционным тоном, что любые испытания – ее долг. Ну и с Алексеевским тоже. Она проведет ночь здесь, ну и, так и быть, в виде исключения, если это безопасно, разрешает побыть здесь также яйцеголовому и мирмекологу. Обоим, хоть и в одной морде, то есть лице, если говорить доступно. С нею ученый не пропадет, она профессионалка, натренирована.

– Да ладно-ладно, – торопливо согласился Енисеев. – Конечно же, женщины самые сильные и храбрые, умные и натренированные. Мужчины ни к черту, согласен. Куда нам до женщин. А вы, Саша, самая профессионально ориентированная из всех женщин. Я с ликованием принимаю ваше покровительство. С вами я как у богини за пазухой. Большое спасибо.

Она посмотрела подозрительно, даже смешно скосила глаза себе за пазуху, но, наверное, решила, что мирмеколог употребляет такие обороты, не вдумываясь в смысл.

Дмитрий орал, ругался, убеждал, ораторствовал о достоинствах человека, потрясал перед их носами трудами по анабиозу, их по его запросу мгновенно выдал принтер. Увы, проклятое чувство товарищества пересилило логику. Ругаясь, бурча, отправился вслед за друзьями «тараканить».

Едва переступили порог, холод ударил, как молот. Енисеев почти не слышал, как за спиной захлопнулась дверь склада. Сердце успело стукнуть два раза, мышцы одеревенели. Перед замерзающими глазами застыло перекошенное страхом лицо Дмитрия…

…Поплыло, на миг исчезло. Глаза моргнули, сгоняя слезу. Енисеев шевельнулся, повел глазными яблоками, ощущая непривычную резь. Рядом медленно поднимался с пола Дмитрий. Он говорил с негодованием:

– …а я говорю, лучше ко мне! И теплее, и постели у нас, как у людев!

– Успокойся, – ответил Енисеев. Язык у него едва двигался. – Уже утро.

Дмитрий посмотрел подозрительно, словно ожидая розыгрыша. Огляделся с недоумением. Рядом медленно поднималась Саша. Сказала очень медленно, всматриваясь в Енисеева и Дмитрия:

– Доб…рое утро.