Мегамир

– Мазохин эти условия будет создавать каждый день. Тогда он бог, хозяин! Диктатор… Можно под лозунгом экстремальности заставить людей делать любую обезьянью работу.

Овсяненко смотрел с мягкой укоризной:

– Мы все собрались сюда для обезьяньей работы. Как вам ни обидно это, но и собственным прибытием вы обязаны успеху группы Мазохина. Он успел многое.

– Он пытается надеть хомут и на меня!

– Извините, на Станции просто не хватает рук.

– Я лучше знаю, где принесу больше пользы. И Морозов знает.

Овсяненко пожал плечами, его лицо стало отстраненным.

– Ну, против такого довода возразить нечего. Конечно, начальству с Олимпа виднее.

Енисеев отвел глаза. Запрещенный прием, это не в его правилах.

– Я специалист. Пусть мною руководят специалисты.

– Начальству виднее, – повторил Овсяненко так же холодновато, но в его тоне просматривалось, что он думает о Морозове как о специалисте. – На то оно и начальство.

Он снял с Енисеева датчики, упрятал в шкаф.

– Не знаю, есть ли смысл создавать особую группу. Нас мало.

– Какую группу?

Овсяненко усмехнулся:

– Как будто не знаете. Вы на белом коне, Алексеевский и Фетисова с мечами у ваших стремян. Они нам уши прожужжали о ваших… деяниях.

Его глаза блеснули, голос дал сбой. Енисеев коротко поклонился, вышел, только в дверях зацепился от неловкости за косяк.

ГЛАВА 7

Мазохин в своем кабинете ковырялся в распотрошенных внутренностях компьютера. Был он в маске, перчатках поверх комбинезона, но дело, судя по проклятиям, уперлось, как осел Ходжи Насреддина посреди дороги. Крохотные детальки плясали в воздухе, слипались, намагничивались, стреляли голубыми искрами.

Енисеев невольно посмотрел на администратора с уважением: не с бумагами, а с электроникой, которую Енисеев не знал и которой всегда опасался.

– Вениамин Вениаминович, прошу вашей санкции на создание отдельной группы. О целях, методах, как я полагаю, вы знаете лучше меня. Все, как мне кажется, знают лучше меня.

– Зачем? – коротко бросил Мазохин.

Маска скрывала его лицо, голос прозвучал глухо.

– Положение на Станции тревожное. Требуются немедленные меры.

Мазохин поднял голову, сдвинул маску. Глаза его блеснули бешенством.

– Выбирайте выражения, Евногтий Владимирович.

– Я выбираю выражения, Вениамин Вениаминович.

– Еще раз говорю, выбирайте выражения! Мы недолго работаем здесь, но уже имеем высокие правительственные награды. За доблестный и самоотверженный труд! Наши сотрудники уже отмечены орденами и медалями. Некоторые трижды, четырежды! Вы не смеете бросать тень…

– Смею, – ответил Енисеев. Ему стало трудно дышать, злые спазмы перехватили горло. – Люди гибнут! В мирное время гибнут. Не надо про ордена и медали, цену им знаем. Слишком много развелось героев и лауреатов, а страна сидит на голодном пайке.

Мазохин вскинулся, лицо у него стало как у памятника.

Енисеев повысил голос:

– За гибель людей отвечать придется. Но давайте не фехтовать лозунгами, я тоже могу при случае… Не люблю, но могу… Год-два назад вы бы раздавили меня, но в данный момент сила за моей спиной. Это не радует, я не люблю силу. Обещаю не применять. Без особой нужды не применять.

Они сцепили взгляды в схватке. Енисеев собирался отвести глаза, стало неудобно, словно в детские перегляделки играют, но Мазохин уронил взгляд первым. Голос его стал тише:

– Вы опасно бросаете тень…

– Давайте о деле, – прервал Енисеев. Добить бы, но это у Мазохина на лбу написано крупными кумачовыми буквами насчет того, как поступить с врагом, который не сдается… Да и с тем, который сдается, тоже, только он не Мазохин, к сожалению. И к счастью тоже. – Я формирую группу из трех человек. Намечаю план работы. А вы экипируете нас. Давайте думать о работе!

Он торопливо повернулся, вышел крупными шагами. Его трясло. Сказать бы, все сказать этому… Нет, руки сами тянутся к воротнику комбинезона. Скажут, рукоприкладство. До чего же проще с пауками, богомолами, скорпионами…

Дмитрия и Сашу он отыскал на складе оружия. Саша уже была увешана, как опереточный киногерой перед штурмом базы мятежников, но с готовностью продолжала принимать от Дмитрия жуткого вида ножи, стилеты, гранаты с парализующим газом. К гарпунному ружью Енисеева добавили нитемет, выбрасывающий вместо пуль струйки мгновенно застывающего клея. На местном жаргоне его звали плевако, а также – бластером.

– Это еще безопасно, – утешил Дмитрий. – Полигон очищен и переочищен! Здесь только трава, крохотный ручеек, два десятка деревьев, пять пней. Крупняки вроде зайцев или мышей через ограду не проберутся. Даже от жаб и ящериц очистили…

– Гуляем по вытоптанному солдатскими ботинками участку?

– Енисеев, ты же знаешь, как это, безопасно или нет! Едва трава наросла, откуда и взялись эти жучки, паучки! Даже муравьи кишмя кишат. Ты сам видел. Сколько их всяких. Хотя и не было замечено перехода через охраняемую границу. Кое-кто уже потерял за потерю бдительности нашивки.

– Сейчас тебе муравьи пойдут строем! Достаточно было залететь одной молодой самке…

– Залететь? Это в каком же смысле…

– Дмитрий…

– А, все понял. Да ты уже как-то говорил, повторяешься.