Мэгги Кэссиди

– Тогда до завтра, парнишка. Эй, смотри-ка – вон все равно Джин Плуфф идет – вот с ним я на автобусе домой и поеду.

Потом, позже, я избавляюсь и от Полин тоже под каким-то другим предлогом, касающимся времени, у меня в моем дождливом сердце едва хватает места видеть и слышать то, что должен – Я потерялся, постоянно втыкаюсь в какие-то толпы народу на площади. Мы вьем петли у автобуса, я провожаю ее «домой» до ее автобуса домой перед «Брокельманом» – Затем, как во сне, рву в «Рекс».

Уже полночь. Играет последний танец. Танец, на котором гасят свет. В кассе никого. Я заскакиваю внутрь, озираюсь. Темно. Вижу Бесси Джоунз, слышу скорбные саксофоны, шаркают ноги. Наконец – последних наседок в хмурых пальто на балконе.

– Эй, Бесс!

– Чего?

– Где Мэгги?

– Ушла в одиннадцать – Кровгорд еще здесь – Ей все обрыдло, и она пошла домой – одна.

– Так ее здесь нет? – Я чуть не плачу, слыша муку в собственном голосе.

– Нет – она же ушла!

– Ох, – и я не могу потанцевать с нею, не могу преодолеть высокогорную грезу этой ночи, придется ложиться спать с остатками боли еще одного дня. «Мэгги, Мэгги», – думаю я – И лишь слабо начинаю соображать, что она разозлилась на Кровгорда.

А когда Бесси Джоунз вопит «Джек, это потому, что она тебя любит», я это понимаю. Тут не так – что-то другое, и не так, и грустно, и тошно – «Где моя Мэгги? – рыдаю я самому себе. – Я сейчас туда пойду. Но она меня никогда не впустит внутрь. Три мили. Ей будет наплевать. Холодная. Что же мне делать? Ночь».

Музыка так прекрасна и печальна, что я никну послушать ее, стоя, думая, потерявшись в своей трагедии субботней ночи – А вокруг меня все эти слабые голубоватые ангелы романтической любви летают в лучах прожекторов в горошек, у музыки разбито сердце, она томится по молодым близким сердцам, по губам девчонок, едва вышедших из детства, по заблудшим невозможным хористочкам вечности, медленно танцующим у нас в умах под безумный загубленный тамбурин любви и надежды – Я вижу я хочу прижать мою Огромнотень Мэгги к себе на все оставшееся время. Вся любовь потеряна. Я выхожу, под музыку, на обескураженные тротуары, к вероломным дверям, недружественным ветрам, рыкающим автобусам, жестким взглядам, безразличным огням, призрачным скорбям жизни на улицах Лоуэлла. Я снова иду домой – и никак не умею ни плакать, ни просить.

А Мэгги тем временем на другом конце города плачет у себя в постели, все совершенно несчастно в могиле вещей.

Я ложусь спать с кошмаром на крыльях. В подушке моей печальна утеха. Как говорит моя мама, «On essaye a s’y prendre, pi sa travaille pas» (Стараешься-стараешься, а в итоге одно говно выходит).

23

Утро – такое время, когда расслабленные сном лица детей Господних должны приводиться в порядок, растираться и пробуждаться…

Весь тот день, воскресенье, я скорблю у себя в комнате, в гостиной с газетами, навестить меня приходит Елоза и соболезнует моему лицу, что наводит долгие сумраки на его собственное («В твоем старом городишке говорить особо не о чем, если не считать старой поговорки: „Тоска смертная“», – на самом деле говорит он), но лишь между возбужденными отчетами обо всем, что тем временем происходит.

– Загг – знаешь что? – Тут вчера вечером Мышу и Скотти шлея под хвост попала, и они устроили у Винни такую борьбу, что чуть печку не разворотили, Скотти его чуть не убил – В субботу днем мы играли в баскетбол с «Пантерами» из Северной общей, когда ты отдыхал – Я им показал, малявка – Семь в корзину, два фола – шестнадцать очков – Я им просто показал свой боковой бросок одной рукой, прикинь? Видел вчера на соревнованиях М. К.? Я вчера был с предками у дяди – С хорошей девчонкой там поболтал, такая малышка – Сказал, что ухо ей откушу – Она грит влеээ! – Хии хии – В саботу Барни Макгилликадди О’Тул тоже дал жару, сам одиннадцать очей забил, один длинный прицельный из центра площадки, но команда уже не та, Загг, пока ты снова к нам не вернешься.

– Теперь вернусь – Хватит уже этой дрянской любви.

– Маленький Бельг Янни два очка сделал, ей-богу!

– Кто?

– Джи-Джей. Я ему новое имя придумал. Зови меня «Сэм». Это мое новое имя. Еще меня зовут Добрым Бельгом. А М. К. на соревнованиях была?

– Полин была.

– Я ее на уроках все время вижу. Жан, – зовет меня французским именем, – она даже Джо Луиса[55] взглядом наземь бы сшибла.

– Я знаю, – печально.

– Черт! Не надо нам было перед Новым годом в «Рекс» ходить! После этого все пошло наперекосяк! Даже у меня!

– Да ладно, Малыш, Сал Славос Лен!

– Н-ну, ч-че-орт, я разозлился! – спрыгивает с кровати с неожиданной бешеной смешной яростью сбесившегося кота, прищурив глаза. – Э? Я зол! Эй, Загг?

– Прикончь их, Сал, не давай им себя сбить.

– Да я их на милю в землю урою! – Елоза замахивается на воздух. – Король Сисек!

В мою комнату вваливается остальная банда, мама впустила их через парадный вход; стояло серое воскресенье, по радио – симфонии, на полу – газеты, Папка – похрапывает в кресле, в духовке – ростбиф.