Мэгги Кэссиди

Штука в том что – Мэгги хотелось, чтобы я был тверже и обязательнее в своих договорных женитьбах дружбы и сердца с нею – она хотела, чтобы я перестал изображать из себя школяра и приготовился заняться делом в мире, заложил основу для нее и наших отпрысков и стал плодиться. Сам чин весны предполагал это ветерками с чопорной речки, которыми я уже начал наслаждаться, поскольку заледенелые колдобины на Массачусетс-стрит Мэгги начали оттаивать, кристаллизоваться, трескаться и плыть – «Фрик-фрак», делал мне ручкой симпатичный босяк на углу Эйкена и Муди, но май-то все равно наступит. «Дурилка», выговаривал жаворонок на веточке, и я знаю: соки и сиропы промочат насквозь и запульсируют, как только забьется весенняя пора – «Правда же, никогда не знаешь, все леса чуть не затопило», так говорили старые бойцы, выйдя на хвойные поля. Я ходил по всему Лоуэллу, обалдев и поражаясь собственным меркам мозгов. И голубки курлычут. Ветер трепливой арфой овевал весь Лоуэлл.

Сейчас-то я и выясню, как поживает моя любовь к Мэгги. Не очень хорошо поживает.

Мне незачем было спрашивать себя «Мэгги, что же мне делать?», и, как школяр, я наконец решил, что ну ее к черту, ведь исчезнут мои крекеры «Риц» с арахисовым маслом. Я куксился, словно здоровенный младенец, от одной мысли, что потеряю свой дом и уйду в неведомые самоубийства свадеб и медовых месяцев.

– Милый, – говорит Мэгги, – все в порядке, ходи в свою школу, я не хочу тебя останавливать или как-то мешать твоей карьере, ты же знаешь лучше меня, что для тебя лучше. Понимаешь, с тобой, наверно, жить будет не очень практично. – Стоит тепленький вечер в конце марта; я покончил с пылающей луной, мартовские ведьмы гоняются наперегонки со своими плащами и метлами, за ними гончие, тявкают через всю эту промозглость, а листва не летит, она втоптана в землю, бурный мокрый зверь встряхивается в земле, и ты уже почти понял, что Царя Барона милых гор не коронуют в сосновом подлеске этого Королевства – я видел, как синие птички дрожат на мокрых черных сучьях, «флейть!!»

Флейтовая весна скакала по коридорам и ритуальным переулкам моего священного мозга в святой жизни и будила меня, и понуждала к занятиям бытием, к тому, чтобы становиться мужчиной. Я делал глубокие вдохи, нарезал быстрые шажки по хрумким насыпям шлака на мусорном берегу за текстильной фабрикой по гравию дороги с видом на реку – невообразимые панорамы Лоуэлла открываются с этого бального насеста ночи, внизу неисчислимые печальные трагические воды, над силуэтами мертвых кустов и обломками Пыхтяпердящих машин давней Свечной Фабрики Реос, заполоненными крысами, мерзкий песочек, воняющий отходами – его чувствовал я весенними сегодняшними вечерами, возвращаясь от Мэгги, весна слала мне застоялый буфер своими разливами сладковатой гнили, засохшими под ногами, и я знал наверняка – запах смешается со сладко дышащим речным голоском что Затрепещет передо мной над заводью за поворотом – От самого Лейквью я буквально начисто ощущал по запаху, как сосновые шишки готовятся на земле к радостной суши лета, в садике у миссис Фатерти снова пузырятся азалии, а салун Раттигана по соседству в грядущие месяцы будет рассылать вокруг только обмылки и живые запашки пены – весну ни с чем не перепутаешь, ибо швабры стучат по дамским верандам.

– А вон мой Па, – скоро говорит Мэгги, возвращаясь с перекрестка, где стоят все магазины и бары Южного Лоуэлла, и проходя мимо забегаловки, в которой мистер Кэссиди заглатывает свои «ерши» перед тем, как вернуться домой и залечь дрыхнуть.

– А я грю: «Влезем, достанем шестерку, одного подпихнем, второго подпихнем, с первого же хода, посмотрим, как на горизонте, и засунем остальное!» – А он мне: «Чё? Я чё-то с первого захода не пойму —» «Да зарадибога, – отвечаю я, – тебе стока же платят, скока и мне, правда? А я тут по железной дороге уже семнадцать лет катаюсь, правда? И ты еще хочешь, чтобы я тут притормозил и тебе все заново объяснил? Рот закрой, а глаза растопырь – сам все поймешь —»

Мэгги, проходя мимо, слышит такую речь и улыбается, возвращается домой маме рассказать – Темный смех. На крыльцо выходит пацанчик, луна появляется. Среди бурых феллахских огней жизни спешу я с автобуса на углу кладбища и прямо по пешеходному мостику над железной дорогой через обшарпанную широченную площадку под светом фонарей на грубом слиянии двух дорог и сквозь эту тьму в то черное жерло южнолоуэллской ночи на Массачусетс-стрит, у которого решетчатые веранды, льнущие к ним лозы, курчавые локоны.

Весна дует мне в нос, в мои ветреные мозги – На горизонте со мной здоровается гудок локомотива. Она склоняет ко мне свою голову.