Мегрэ расставляет ловушку

— Ну, на этот раз настоящий? — насмешливо спросил маленький Ружин, когда в коридоре управления появились Лапуэнт и Мегрэ со своим пленником.

Мегрэ довольствовался тем, что отметил время ареста, медленно повернул голову и мельком взглянул на репортера. Тот смущенно закашлялся, а фотографы сразу же поумерили свой пыл.

— Присаживайтесь, господин Монсин. Если жарко, можете снять пиджак.

— Спасибо, не имею такой привычки.

Действительно, его трудно было представить неряшливым. Мегрэ снял пиджак и отправился к инспекторам отдать распоряжения. У него был потрепанный вид, голова втянута в плечи, блуждающий взгляд.

Вернувшись в кабинет, комиссар перебрал свои трубки, набил две из них, потом сделал знак Лапуэнту остаться для ведения протокола допроса. Тот походил на пианиста-виртуоза, который нерешительно усаживается за инструмент, передвигая стул, несмело прикасается к клавишам, как бы привыкая к роялю.

— Вы давно женаты, господин Монсин?

— Двенадцать лет.

— А сколько вам лет?

— Тридцать два. Я женился в двадцать лет.

Затем последовала долгая пауза, во время которой Мегрэ разглядывал свои руки.

— Вы архитектор?

Монсин поправил:

— Архитектор-декоратор.

— Это значит, что вы архитектор, специализирующийся на декорации интерьера?

— Не совсем так, — собеседник немного покраснел.

— Вас не очень затруднит объяснить мне?

— Я не имею права делать проекты жилых домов, такое право дает диплом архитектора.

— Какой же диплом у вас?

— Я начинал с живописи.

— В каком возрасте?

— В семнадцать лет.

— Вы сдавали на степень бакалавра?

— Нет. В юности я хотел стать художником. Картины в гостиной мои.

Мегрэ, только недавно созерцавший их в квартире Монсина, так и не мог понять, что они изображали. Картины содержали что-то печальное, извращенное. Ни линии, ни цвета не были четко выражены. Преобладал красно-фиолетовый тон, который причудливо смешивался с зеленым цветом, похожим на краски подводного мира, и можно было подумать, что вся эта масляная живопись сама появилась на картинах, подобно чернильному пятну на промокательной бумаге.

— Итак, у вас нет диплома архитектора, а декоратором, если я вас правильно понял, может быть любой человек?

— Я заметил вашу манеру уточнять. Думаю, вы хотели напомнить мне, что я неудачник. — Он горько усмехнулся. — Вы имеете право. Мне это уже говорили.

— У вас много заказчиков?

— Я предпочитаю иметь тех немногих, но таких, которые доверяют мне и предоставляют полную свободу действий, чем толпу, стоящую над душой.

Мегрэ выбил трубку и зажег следующую. Редко допрос начинался так издалека.

— Вы родились в Париже?

— Да.

— В каком квартале?

Монсин немного помедлил с ответом.

— На пересечении улиц Коленкур и Местр. То есть в самой середине района, где произошло пять убийств и это последнее неудачное покушение.

— И долго вы там жили?

— До самой женитьбы.

— Ваши родители живы?

— Только мать.

— Она живет?..

— В том же доме, где я родился.

— Вы в хороших отношениях с ней?

— Моя мать и я всегда очень любили друг друга.

— Кем был ваш отец, господин Монсин? На этот раз он опять заколебался, хотя ничего такого при вопросе о матери Мегрэ не заметил.

— Он был мясник.

— На Монмартре?

— Адрес я уже называл.

— Он умер?

— Когда мне было четырнадцать лет.

— Ваша мать продала лавку?

— Сначала она сдала ее в аренду, а потом продала все, кроме дома. Ее квартира находится на пятом этаже.

В дверь тихо постучали. Мегрэ отправился в кабинет инспекторов, где увидел четырех мужчин, ростом, возрастом и внешностью сходных с Монсином.

Это были служащие префектуры, подобранные Торрансом.

— Не могли бы вы, господин Монсин, встать и занять место среди этих господ?

Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец снова раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул комиссар.

Вошла Марта Жюссеран. Она очень удивилась, увидев столько людей в кабинете. Посмотрела сначала на Мегрэ, потом на мужчин, нахмурилась, когда ее взгляд остановился на Монсине.

Все затаили дыхание. Она побледнела, когда поняла, в чем дело, и осознала, какая ответственность ложится на ее плечи. Эта мысль так огорошила ее, что она готова была расплакаться.

— Не спешите, — посоветовал ей комиссар ободряющим тоном.

— Это он, не так ли? — пробормотала она.

— Вам это лучше знать, чем кому-либо. Ведь вы единственная, кто видел его.

У меня впечатление, что это он. Я уверена в этом. И все же…

— Что все же?

— Я хочу посмотреть его в профиль.

— Встаньте в профиль, господин Монсин.

Он повиновался, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Теперь я почти совсем уверена. Он не так был одет. Совсем другое выражение глаз…

— Сегодня вечером, мадемуазель Жюссеран, мы привезем вас на то место, где вы видели своего обидчика. Посмотрите на него при том же освещении и, может быть, в той же одежде.

Инспектора уже обшаривали все закоулки Парижа в поисках злополучного костюма.

— Я вам больше не нужна?

— Нет. Спасибо. А вы, господин Монсин, можете сесть. Сигарету?

— Спасибо. Я не курю.

Мегрэ оставил его под присмотром Лапуэнта, приказав не спрашивать ни о чем, не разговаривать с ним и отвечать уклончиво, если тот все-таки о чем-нибудь спросит.