На этот раз перед ним был человек, преступивший законы общества и сделавший это более или менее сознательно. Этот человек отличался от других, он убивал без каких бы то ни было понятных другим причин. В манере разрезать одежду было что-то болезненно-инфантильное.
Ведь в определенном смысле Монсин был умен. В его юности не было ничего ненормального. Он женат и, кажется, удачно. И хотя его мать несколько экспрессивна, между ними есть какое-то сходство.
Давал ли он себе отчет в том, что все кончено? Понял ли он это сегодня утром, когда пришла его жена и, разбудив, сказала, что в гостиной ждут полицейские?
Как реагируют подобные люди? Страдает ли он? Было ли ему в промежутках между кризисами стыдно или он злился на себя за эти инстинкты? Или, наоборот, испытывал определенное удовлетворение, что он не такой, как все, что в его понятии это казалось превосходством над другими?
— Кофе, Мегрэ?
— Да.
— Рюмку коньяку?
Нет! Если он выпьет коньяку, то может задремать. Он и так чувствовал тяжесть во всем теле, как это случалось всегда в какой-то момент любого расследования, когда он пытался понять преступников, с которыми имел дело.
— Похоже, вы его арестовали?
Он молча посмотрел на хозяина пивной большими глазами.
— Я прочитал об этом в одной из газет, которая вышла в полдень. Там говорится, что на этот раз вы задержали настоящего убийцу. Ну и пришлось же вам с ним помучиться! Кое-кто утверждал, что, как и Джека Потрошителя, вы его никогда не поймаете.
Мегрэ допил кофе, зажег трубку и вышел на воздух, раскаленный, неподвижный, зажатый между улицами и низким небом цвета грифельной доски.
В кабинете инспекторов сидел нищий. На нем — пиджак, который совсем не сочетался с остальной одеждой.
Это был пресловутый пиджак Марселя Монсина.
— Где вы его нашли? — спросил Мегрэ.
— На углу около моста Аустерлиц.
Он обращался не к бродяге, а к своим инспекторам.
— Что он сказал?
— Что нашел пиджак на берегу.
— Когда?
— Сегодня утром, в шесть часов.
— А брюки?
— Тоже. Их было двое друзей. Они поделили костюм. Того, что в брюках, мы не нашли, но за этим дело не станет.
Мегрэ подошел к бродяге, осмотрел пиджак и, действительно, увидел след сигареты.
— Сними.
Под пиджаком сорочки не оказалось, только нательная рубаха.
— Ты уверен, что это было сегодня утром?
— Мой друг подтвердит. Его зовут Большой Поль. Эти господа знают его.
Мегрэ тоже знал. Он протянул пиджак Торрансу.
— Отнеси Моэрсу. Я не знаю, возможно ли, но необходимо определить, давнишний след сигареты или нет. Скажи ему, что в данном случае период в двадцать восемь часов. Ты понял!
— Да, шеф.
— Был ли пиджак прожжен прошлой ночью или сегодня утром…
Он направился в свой кабинет.
— Ну, как они там?
— Лапуэнт заказал пиво и бутерброды.
— На двоих?
— Бутерброды — да. Тот пьет минеральную воду.
Мегрэ толкнул дверь. Лапуэнт сидел на его месте, обложившись бумагами, делал какие-то пометки и выискивал, какой вопрос бы еще задать.
— Зря ты открыл окно. Только жарче стало.
Он пошел закрыть его. Монсин следил за ним с упреком, как животное, которое мучают дети, а оно не может защищаться.
— Ну что ж, посмотрим… Вопросы, ответы. Ничего нового.
— Что слышно?
— Звонил господин Ривьер и сообщил, что будет защитником. Он хотел сразу же приехать. Я порекомендовал ему обратиться к судебному следователю.
— Ты правильно сделал. Еще?
— Звонил Жанвье. С бульвара Сен-Жермен. В кабинете у него много скребков, различных инструментов, которые вполне могли бы служить орудием преступления. В спальне он нашел автоматически открывающийся нож с лезвием около восьми сантиметров.
Судебно-медицинский эксперт доктор Поль много рассказывал об этом интересующем его оружии. Обычно преступления такого рода совершаются с применением мясницкого или кухонного ножа, наконец, кинжалом, стилетом.
— Судя по форме и глубине порезов, я могу сказать, что они нанесены обычным перочинным ножом, — сказал он. — Известно, перочинный нож: складывается. Необходим механический стопор. Само по себе не очень грозное оружие. Чтобы оно стало смертельным, зависит от умения им воспользоваться.
— Мы нашли ваш пиджак, господин Монсин.
— На набережной?
— Да.
Он было открыл рот, но промолчал.
— Хорошо пообедали?
Тарелка была еще тут, и на ней лежала половина бутерброда с ветчиной. Бутылка с минеральной водой была пуста.
— Устали?
Он ответил с насмешливым покорством. Все в нем, включая одежду, было из полутонов. Он сохранил с детства какую-то скромность и робость. Было ли это от его светлых волос, голубых глаз или от слабого здоровья?
Конечно, завтра он пройдет через руки врачей и психиатров. Но надо спешить.
— Я сменю тебя, — сказал Мегрэ Лапуэнту.
— Я могу идти?
— Будь поблизости. Предупреди меня, если Моэрс найдет что-нибудь новое.
Дверь закрылась. Он снял пиджак, опустился в кресло и положил руки на стол. Марсель Монсин отвернулся к окну. Минут пять Мегрэ рассматривал его.
— Вы очень несчастливы? — неохотно пробормотал он. Человек вздрогнул, взглянул на него и, сделав паузу, ответил:
— Почему я должен быть несчастливым?