Мегрэ расставляет ловушку

— А вас я, кажется, где-то видела. Если, не дай бог, вы что-нибудь разобьете или перевернете все вверх дном в моих ящиках…

Всю дорогу, сидя рядом с Мегрэ в машине, она бормотала себе под нос:

— А, нет, не выйдет… Пойду к начальству, если потребуется… К министру, к президенту республики… Газеты напечатают то, что я им скажу…

В коридоре уголовной полиции фотографы, было, бросились со своей техникой к ней, но она на них так взглянула, что они вынуждены были отступить.

— Сюда.

Очутившись в кабинете Мегрэ, где, кроме дремавшего Лапуэнта и ее сына, никого не было, она остановилась, посмотрела на него, облегченно вздохнула и, подходя к нему, сказала:

— Не бойся, Марсель. Я здесь.

Монсин поднялся и с упреком посмотрел на Мегрэ.

— Что они сделали с тобой? Они не тронули тебя?

— Нет, мама.

— Они дураки! Это говорю тебе я: они дураки! Я найду лучшего адвоката в Париже. Цена не играет никакой роли. Я отдам все, что у меня есть. Я продам дом. Я буду побираться на улице.

— Успокойся, мама.

Он не смел поднять глаза и, казалось, извинялся перед полицейскими за поведение матери.

— Ивонна знает, что ты здесь?

Она оглянулась. Как, в такой момент ее невестки нет рядом с мужем?!

— Она знает.

— И что она сказала?

— Присаживайтесь, мадам…

— Мне нечего присаживаться. Я хочу, чтобы вы вернули мне сына. Пойдем, Марсель. Они пожалеют, если посмеют, если посмеют задержать тебя.

Сожалею, но отвечу «нет». Итак, вы его задерживаете?

Во всяком случае, он находится в распоряжении правосудия.

— Это то же самое. Вы хорошо подумали? Вы уверены в своих возможностях? Предупреждаю, что я этого так не оставлю и переверну вверх дном…

— Потрудитесь сесть и ответить на несколько вопросов.

— Ни за что!

На этот раз она подошла к сыну и обняла его.

— Не бойся, Марсель. Не унывай. Твоя мать тут. Я с тобой. Скоро ты будешь со мной.

И зло посмотрев на Мегрэ, с решительным видом направилась к двери. Лапуэнт ждал указаний. Мегрэ кивком велел отпустить ее, и было слышно, как в коридоре она бог весть что кричала журналистам.

Ваша мать, кажется, очень любит вас.

— Кроме меня, у нее никого нет.

Она была очень привязана к вашему отцу?

— Он открыл рот, чтобы ответить, но предпочел промолчать, и комиссар понял его.

— Каков человек был ваш отец?

Он вновь заколебался.

— Ваша мать была несчастлива с ним?

Наконец он глухо проронил:

— Он был мясник. Вы стыдитесь этого?

— Прошу, господин комиссар, не задавайте мне подобных вопросов. Я знаю, куда вы клоните. Я могу сказать вам, что вы ошибаетесь. Видели, в какое состояние вы повергли мою мать…

Она сама довела себя.

Думаю, что где-нибудь на бульваре Сен-Жермен или рядом, ваши люди проделывают то же самое с моей женой? Теперь пришел черед промолчать Мегрэ.

Она вам ничего не скажет. Как и моя мать. Не больше, чем я. Допрашивайте меня, сколько хотите, но оставьте их в покое.

— Сядьте на место.

— И надолго?

— Вероятно.

— Я, наверное, не могу ни есть, ни пить?

— Что бы вы хотели?

— Воды.

— Не желаете пива?

— Ни пива, ни вина. Я вообще не пью спиртного.

— И не курите, — задумчиво сказал Мегрэ. Он отозвал Лапуэнта к двери:

— Начни допрос с маловажных вопросов, не углубляйся в суть дела. Расспроси его о костюме. Выясни, чем он занимался второго февраля, третьего марта, во все дни, когда были совершены убийства на Монмартре. Выясни, видел ли он мать в это время, если да, то когда, днем или вечером, и почему мамаша с невесткой в ссоре…

А сам отправился обедать в пивную «Дофин», где, усевшись за столик, выбрал телячье рагу. Потом позвонил жене и сказал, что задержится. Попытался дозвониться до профессора Тиссо. Ему очень хотелось увидеть его, поговорить, как тогда, в гостиной» Пардона. Но Тиссо был занят. К тому же у Мегрэ не было к нему определенных вопросов.

Неизвестно отчего, но Мегрэ устал и был меланхоличен. Испытывал чувство, что цель совсем близка. Против ожидания все произошло гораздо быстрее, чем можно было предположить. Марта Жюссеран узнала его, а то, что она была не очень категорична, объяснялось ее сомнениями в своей правоте.

История с костюмом, отданным бродяге, еще не прояснилась. Однако скоро все станет известно: бродяг в Париже не так уж много, и все они были более или менее известны полиции.

— Я вам больше не нужен, шеф? — это был Мазет, так блестяще сыгравший роль убийцы и теперь оказавшийся без дела. — Я из управления. Мне показали этого типа. Вы думаете, это он?

Мегрэ пожал плечами. Прежде всего, он должен понять. Легко понять человека, совершившего насилие или далее убившего другого в драке, в порыве гнева, из зависти или чтобы завладеть наследством. Такие преступления, так сказать, обыденные, раздражали его, но не очень волновали.

— Идиоты! — обычно ругался он.

Мегрэ считал, что, если преступник достаточно умен, ему совсем необязательно убивать свою жертву. Он мог влезть в их шкуру, восстановить ход их мыслей, цепочку эмоций.

Перед Марселем Монсином же он чувствовал себя новичком. Именно поэтому не решился вести допрос сам.