Там, наверное, ыло холодно, ноя не чувствовал этого.
Доктор и сопровождающий провели меня в первое помещение.
Там лежала Ямамото. Она была мертвенно бледна и прекрасна. Ее лицо напоминало белую розу. И я понял, насколько красивым ее сделало материнство.
Она расцвела и я понял, что будь она жива, я полюбил бы ее. Смог полюбить.
Сын был маленький. И лица его я не запомнил.
Меня проводили во вторую комнату. Там лежала Мэй. Лицо ее успокоилось, но голова ее была цела. Я смотрел на нее и не верил, что она мертва.
Казалось, она спит, и только стоит прикоснуться к ней, она откроет глаза и скажет: «Минато, милый, я ждала тебя».
Я подошел, оправил ее волосы и только тут увидел неестественную сжатость ее затылка и капельки крови в волосах.
Сына мне так и не показали. Не чего было показывать, как объяснил служитель.
Я не плакал и вышел, повинуясь пожеланию доктора.
Доктор сменил халат. Я же прошел дезинфекцию какой-то жидкостью.
Но иначе было нельзя. Из мертвецкой я мог принести заразу.
А еще одна смерть в планы доктора не входила.
Меня обдало паром. Смесью каких-то дезинфицирующих средств.
Но как ни странно. В этом пару ушли мои сомнения. И я почувствовал облегчение.
Последние месяцы ушли от меня. Ушла Аиша. Эта коричневая, мягкая пантера.
Ушла Ямамото. Податливая, словно ветки ивы женщина.
Ушла непокорная, недоступная, красавица Мэй. Она упорхнула от меня словно недоступная, райская, неведомая птица. И я не сожалей о ней. Наваждение уходило.
Я вышел из очистительной камеры и был готов подняться туда, где меня ждала моя любимая Акари.
Та, что носила моего ребенка и ту которую я любил. Любил в этом большом городе.
Это был большой город. В нем было много всего. Много улиц. Много домов. Много машин. Много людей. И много одиночества.
Я приехал в него, полный надежд и стремлений. Но одиночество не получило меня. Я не был один. Люди. Дома. Машины. Друзья. Родственники. Любимая. И я не был одинок.