Мейсенский узник

Итак, монополия на выпуск европейского фарфора была под постоянной угрозой; опасаться приходилось как иностранных лазутчиков, так и просто ловких проходимцев. Забота о сохранении тайны вышла на первый план, особенно учитывая тяжелое состояние Бёттгера.

Было ясно, что ради будущего завода Бёттгер должен подробно рассказать, как изготавливать фарфор, но вот кому и каким образом? Всякий, ставший обладателем этого секрета, немедленно сделается мишенью наводнивших Дрезден шпионов, число которых росло день ото дня.

Тайна включала в себя не только рецепт смеси, но и технологию обжига, состав глазурей и эмалей. Очевидно, надежнее всего было сообщить ее по частям нескольким доверенным сотрудникам. Каждый знал бы только свой кусочек секрета, и никто, кроме Бёттгера, не понимал бы и не мог воспроизвести весь процесс целиком.

В 1711 году Бёттгер поделился тайной своего открытия с двумя так называемыми «арканистами»[12]: аптекарем Вильгельмом Немицем, братом Михаэля Немица, и доктором Якобом Бартоломеем. Вильгельму Немицу он рассказал, как делать глазурь, а Бартоломею, который и без того был посвящен во многие подробности его работы, официально сообщил, как смешивать фарфоровую массу. Доктор Бартоломей оказался способным учеником. Он писал гордо: «В первый, 1708 год я приобрел такую сноровку… что изготовленные моими руками вещи вполне можно было выставлять на продажу».

Несмотря на уверения Бёттгера, что «это мои люди, они знают все, я ничего от них не скрываю», Август смертельно боялся, что тот сознательно утаил какую-нибудь важную деталь, дабы обеспечить собственную незаменимость, или что лазутчики выкрадут какие-нибудь важные записи. Чтобы такого не случилось, Бартоломею было поручено «записывать все полученные от Бёттгера сведения значками, которых никто не сумеет расшифровать».

Однако недовольство работников фабрики тяжелыми условиями труда и многомесячными задержками жалования вкупе с присутствием иностранных агентов, готовых сманить их в свои страны, вновь и вновь выливалось в утечку информации. В 1718 году дрезденский мастер Петер Эггебрехт по предложению Петра Великого сбежал в Россию, чтобы основать там мануфактуру наподобие Мейсенской. Затея успехом не увенчалась, вероятно, потому что Эггебрехт не владел секретом целиком, и Петр отправил в Мейсен русского шпиона. Тот, впрочем, тоже ничего выяснить не сумел и вернулся с пустыми руками.

Куда более опасная утечка произошла в 1717 году, когда австрийский военный комиссар Клаудиус дю Пакье переманил в Вену искусного мейсенского живописца и золотильщика Кристофа Конрада Гунгера и основал конкурирующую фабрику. Гунгер тоже уверял, будто Бёттгер (чье доверие он завоевал глубоким знанием свойств позолоты) спьяну открыл ему секрет фарфора. Дю Пакье соблазнил Гунгера обещанием солидного жалования, а также доли в будущем предприятии, и мастер не устоял.

Однако, как и другие перебежчики, Гунгер сильно преувеличил свои познания. Все его попытки получить обожженное изделие заканчивались провалом. Гунгер понимал, что дело в используемой глине и в конструкции печи, но не мог найти верного решения. Если бы ему удалось сманить других мейсенских работников, знающих состав смеси, и специалистов по обжигу, затруднения удалось бы преодолеть.

Гунгер связался с Мельхорном и предложил ему долю в прибыли плюс сто талеров на переезд в Вену, если тот согласится принять участие в создании новой фабрики. Мельхорн поначалу отвечал обнадеживающе, однако, получив подъемные, решил, что и в Мейсене устроился неплохо (а может быть, поостерегся ввязывать в новое производство, памятуя ограниченность своих познаний), и никуда не поехал, оставив денежки себе. Итак, успех венцам не давался, по крайней мере, на данном этапе.

Часть вторая Соперники

Глава 10 На краю могилы

О жажда золота! Тобой влекомый,
Глупец и в этой жизни терпит голод,
И в будущей лишается блаженства.

Роберт Блэр. Могила. 1743.

Последние скорбные годы Бёттгера состояли из череды бесплодных опытов, перемежаемых приступами безумия и мучительной болезни. Король все еще надеялся, что алхимик добудет ему золото, и понуждал его продолжать исследования, заранее обреченные на провал. Слабеющий Бёттгер хотел напоследок доказать Августу, что не обманул его ожиданий, и потому лихорадочно колдовал в полутемной лаборатории над загадочными жидкостями и порошками. Окружающие давно видели, что аналитический талант, приведший к первым великим открытиям, ему изменил и больше ничего стоящего Бёттгеру не сделать, а он по-прежнему смертельно боялся шпионов и записывал результаты бессмысленных опытов неразборчивой тайнописью, которую никто, кроме него, расшифровать не мог.