Читаем Мейсенский узник полностью

Юный Иоганн Грегор Херольд прибыл в Мейсен через месяц после свадебных торжеств. Его первой задачей было подольститься к дирекции завода и влиятельным придворным в надежде, что они закроют глаза на сомнительное прошлое — перебежчик из Вены едва ли вызывал большое доверие — и возьмут его на работу.

Мейсенскую мануфактуру раздирали на части междоусобицы, интриги и заговоры. Херольд скоро сообразил, что в таком месте успех зависит не только от художественного таланта, но и от наличия могущественных покровителей. Он сумел проявить себя ловким карьеристом, угодливым и раболепным с высшими, расчетливым и непреклонным, когда дело доходило до обсуждения условий. На гравюре 1726 года, предположительно автопортрете Херольда, изображен юноша с трогательным детским лицом, пухлыми щеками, ангельскими губами и чистым взором. Только в твердой линии подбородка и решимости, с какой рука сжимает резец гравера, угадывается сила характера. Ибо за подкупающей внешностью скрывалось честолюбивое намерение стать первым человеком в Мейсене.

Руководство фабрики не распознало этих опасных черт и было очаровано уверенностью молодого человека, его приятными манерами, а главное — удивительным художественным мастерством. Очень быстро Херольд завоевал немало влиятельных сторонников в ближайшем окружении Августа и дирекции. В их числе был гофмейстер Хладни и Флейтер, влиятельный член новой мейсенской администрации. Штейнбрюк выразил общее мнение, когда записал в дневнике: «3 июня в Мейсен прибыл художник, умеющий расписывать фарфор с особым изяществом. Фамилия его Херольд».

В доказательство своего опыта Херольд привез часть бесценных эмалей, похищенных Штёльцелем из Вены, а также четырнадцать образцов фарфора, расписанных для дю Пакье. Мейсенские инспекторы внимательно изучили миски, чайные и шоколадные чашки и сошлись во мнении, что работы Херольда ничуть не хуже, если не лучше саксонских. Образцы сочли достойными королевского внимания и отправили в Варшаву. Август тоже пришел в восторг. Херольду тем временем предложили на пробу расписать несколько изделий мейсенского фарфора. Штейнбрюк отметил этот важный момент в своих записях: «Первый сервиз, который он расписал красной эмалью, был обожжен 19 июля 1720 года и отправлен в Дрезден».

Херольд, очевидно, с блеском выдержал проверку и уже через месяц после своего приезда стал регулярно получать заказы в качестве внештатного живописца. Он поселился в доме советника Нора на соборной площади и там же оборудовал мастерскую. Дом стоял прямо напротив Мейсенской мануфактуры, но за ее пределами. Херольд сумел выторговать себе очень выгодные условия: он получал сдельно за каждый предмет, а плата рассчитывалась исходя из сложности рисунка, которую художник определял сам.

В течение следующего года после смерти Бёттгера управление Мейсенским заводом претерпело большие изменения. Новая комиссия, призванная навести порядок в финансах, разогнала старую верхушку. Обнаружилось, что убытки связаны по большей части с непомерно раздутым и недобросовестным административным аппаратом, без многих членов которого вполне можно обойтись. Своих мест лишились Михаэль Немиц, столько вредивший Бёттгеру, Меерхейм и многие другие нечистые на руку управленцы. Честного Штейнбрюка вознаградили по заслугам: ему досталось общее руководство фабрикой. Были проведены и другие назревшие реформы: немного увеличили жалованье работникам, построили три новых печи и ввели сортировку изделий по качеству, чтобы брак не попадал в открытую продажу.

Решительные и толковые меры подействовали почти сразу: атмосфера на заводе заметно улучшилась. Производство росло, основные причины убытков были устранены. На Лейпцигской пасхальной ярмарке 1720 года продали столько фарфора и получили столько заказов, что отпала нужда в королевских субсидиях. Фабрика не приносила пока большой прибыли, но по крайней мере стала себя окупать. А тут еще удалось заполучить на работу талантливейшего художника. Перед Мейсенской мануфактурой открывались самые блестящие перспективы.

Херольд тем временем выработал свою оригинальную манеру. Он писал изысканные ювелирные шинуазри в замысловатых картушах: диковинные пейзажи с пагодами и невиданной растительностью, на фоне которых длинноусые китайцы в соломенных шляпах и расшитых халатах курят, пьют чай, танцуют или сажают рис. В небе над этими воображаемыми восточными сценами висели огромные насекомые, похожие на комаров, и парили ласточки, а золотые фигурные рамки, притягивающие взгляд к своему волшебному содержимому, были увиты гирляндами цветов.

Август, всегда любивший экзотические сюжеты, был в восторге от затейливых фантазий Херольда и заказывал ему все новые и новые предметы для своей коллекции. Меньше чем за год доход живописца увеличился в десять раз. Его популярность заставила мейсенскую администрацию задуматься, как лучше приспособить фарфор к новому декору. Форма изделий постепенно упрощалась; ровная просвечивающая поверхность стала идеальным фоном для причудливых композиций в восточном духе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза