Моросил дождь. Уилл перешел дорогу напротив закрытой табачной лавки и свернул за угол на узкую улицу. В отдалении виднелся шпиль уайтчепельской церкви. Сгущались тени, было туманно. Пахло железом и мусором. Прямо посреди улицы петляла канавка, заполненная грязной водой. Впереди виднелась арка, по обе стороны от которой висели газовые лампы. Дойдя до арки, Уилл резко свернул внутрь, выставив перед собой руку.
Раздался вскрик – и вот он уже схватил за плечо невысокого человека, одетого во все черное. Перед ним оказалась Сесили, поверх доспехов которой был небрежно наброшен бархатный плащ. Из-под капюшона волнами струились темные волосы, синие глаза пылали гневом.
– Пусти меня!
– Совсем с ума сошла! Зачем ты следишь за мной на задворках Лондона? – Уилл слегка встряхнул сестру.
Глаза Сесили сузились.
– Утром ты был со мной любезнее!
– Здесь опасно, – сказал Уилл. – Ты ничего не знаешь об этих улицах. Ты даже не воспользовалась руной невидимости. Одно дело – заявлять, что ты ничего не боишься, живя за городом, и совсем другое – оказаться в Лондоне.
– Я не боюсь Лондона, – огрызнулась Сесили.
Уилл наклонился к сестре и, перейдя на валлийский, прошипел ей в ухо:
– Поможет ли, если я скажу тебе возвращаться домой?
– Нет, – рассмеялась Сесили, – совершенно не поможет. – И добавила по-валлийски: – Ты мой брат, и я хочу пойти с тобой.
Уилла поразили ее слова. До сих пор он слышал нечто подобное только от Джема. Хотя Сесили была совсем непохожа на его друга, кое-что общее у них все же имелось – непобедимое упрямство. Когда Сесили заявляла, что чего-то хочет, за ее словами стояло не смутное желание, а железная решимость.
– И тебе все равно, куда я направляюсь? – спросил Уилл. – Что, если я иду прямиком в ад?
– Мне всегда хотелось посмотреть, что там, в аду, – ответила Сесили. – Как и всем, надо полагать.
– Большинство людей отчаянно пытается избежать такой экскурсии, – возразил Уилл. – Если тебе интересно, я иду в логово ифритов, чтобы купить наркотики у жестоких и беспринципных негодяев. Если ты пойдешь со мной, они, вероятно, положат на тебя глаз и захотят тебя продать.
– Но ты их остановишь?
– Это зависит от того, какую цену они назовут.
Сесили покачала головой.
– Джем – твой парабатай, – сказала она. – Узы между вами скреплены Конклавом. Но я – твоя кровная сестра. Почему ради него ты готов совершить что угодно, а меня лишь вечно отсылаешь домой?
– Как ты догадалась, что наркотик – для Джема?
– Я не такая дура, Уилл.
– Как ни печально, – пробормотал Уилл. – Джем… Джем – это лучшая моя половина. Я не могу ожидать, что ты поймешь это. Я ему должен.
– Тогда кто же я? – спросила Сесили.
Уилл раздраженно вздохнул.
– Ты моя слабость.
– А Тесс – твое сердце, – задумчиво добавила Сесили. – Я же сказала, я не дура, – добавила она, увидев, как поразился брат. – Я знаю, ты ее любишь.
От этих слов у Уилла словно бы закружилась голова, и он приложил руку ко лбу.
– Ты кому-нибудь рассказала? Нельзя, Сесили. Никто об этом не знает – и я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал.
– Я бы никому не сказала.
– В этом я и не сомневался, – хрипло пробормотал Уилл. – Должно быть, ты стыдишься брата. Запретная любовь к невесте друга…
– Я не стыжусь тебя, Уилл. Какими бы ни были твои чувства, ты стараешься их сдержать. Мне кажется, все мы хотим того, чего получить не можем.
– Правда? – удивился Уилл. – И чего же хочешь ты?
– Чтобы ты вернулся домой.
Влажная прядь волос прилипла к щеке Сесили, как будто бы лицо девушки было залито слезами, хотя Уилл и понимал, что сестра не плакала.
– Мой дом – здесь, в Институте, – вздохнул Уилл и прислонился головой к каменной арке. – Я не могу весь вечер спорить с тобой, Сесили. Если ты решила идти за мной прямиком в ад, я не могу тебя остановить.
– Наконец-то ты это понял. Я, впрочем, не сомневалась: ведь мы как-никак родственники.
Уилл поборол в себе желание снова встряхнуть сестру за плечи.
– Ты готова?
Сесили кивнула, и Уилл постучал в дверь.
Дверь распахнулась, и Гидеон возник на пороге своей комнаты, часто моргая, как человек, который только что вышел из темноты на яркий свет. Его рубашка и брюки были измяты, подтяжки сидели криво.
– Мистер Лайтвуд? – нерешительно произнесла Софи, державшая тяжелый поднос с булочками и чаем. – Бриджет сказала, что вы просили принести вам…
– Да, конечно. Входи.
Гидеон как будто очнулся ото сна и пропустил девушку внутрь. В комнате царил необычный беспорядок: в углу валялись ботинки, на спинке стула висели доспехи – Софи ужаснулась, подумав, как испортится обивка, – на тумбочке лежало недоеденное яблоко, а на кровати крепко спал Габриэль Лайтвуд.
Он был в одежде брата: брюки не закрывали щиколоток, а рукава рубашки – запястий. Во сне Габриэль казался моложе, а на лице его не было обычного напряжения. Одну руку он сунул под подушку.
– Не смог его разбудить, – сказал Гидеон, неосознанно обхватив себя руками. – Нужно было отвести его обратно в его спальню, но… – Он вздохнул. – Я и сам-то еле хожу.
– Он останется? – спросила Софи, опуская поднос на тумбочку. – Останется в Институте?