Механические птицы не поют (СИ)

— Никто не поверил. Это часть игры в достоверность, когда тебе пытаются доказать, что перед тобой человек. Ведь туда и приходят за достоверностью. Представь себе, в какие суммы обходится «Пташкам» только содержание приютов. А ведь даже из элитных приютов многие отсеиваются в «жестокую жизнь». Нам рассказывали сказки о страшном мире, в который они вынуждены отторгать непокорных, тех, кто не вписывается в уютную жизнь нашего мирка. И мы боялись. Я не знаю, куда на самом деле девались те, кого отсеивали на втором этапе. Тех, кто сходил с ума или начинал артачиться на третьем, мы потом не видели. Знаешь, если бы они убивали — было бы легче. Я тогда часто думала о самоубийстве, но эта неизвестность и какие-то обрывочные слухи были гораздо страшнее, чем реальность. Все самое страшное — у нас в голове.

— Эльстер! — не выдержал Уолтер. Отторжение, которое вызывали ее слова переросло в отрицание и внезапно утопило все остальные чувства.

— А я говорила, Уолтер. Говорила, что это плохой секрет, грязный и жестокий. Мало того, что такое знать никому не полагается, так еще и те, кто это знает — долго не живут. Впрочем, Унфелих тебя все равно больше бы не отпустил.

— Он знает? Он ведь все это знает?!

— Конечно.

— Ты хочешь сказать, что за нами идет человек, который зная все вот это, хочет тебя убить?! Потому что ты сбежала?!

— Конечно. Уолтер, ты себе представляешь, какие там деньги?

— Эльстер, я, проклятье, почти за еду играл в лигеплацком баре, носил шинель, которую купил в магазине ношеной одежды и не мог заначку, которую из Вудчестера увез, потратить, потому что вообще не понимал, на что! Я понятия не имею, зачем человеку столько денег! И как можно ради них…

— Ты знаешь, что это проблема не Кайзерстата. У вас на Альбионе совершенно так же, только без экзотических ярлычков. Никто этого не видит, никто не хочет этого знать. Твой брат шатался по вашим Нижним Кварталам, забирал оттуда женщин, пытал их и складывал тела у себя в подвале — что, кому-то было дело?! Кому вообще не наплевать?!

— Мне не наплевать, — глухо ответил он.

— Поэтому я и… я не знала, что так бывает, Уолтер. Не думала, что есть хорошие люди. Потом-то кошмар закончился и началась работа. Тех, кто пытался сбегать быстро ловили и убивали. Но сбегали редко. Мы быстро начинали верить в то, что на самом деле не люди. Конечно, все прекрасно знали, что никаких шестеренок у нас внутри нет, но статус «человек» в собственных глазах терялся очень быстро. Чувство собственного достоинства, гордости, индивидуальности — все это растворялось, уходило. Я научилась улыбаться, делать что от меня требуют, не артачиться и не вызывать подозрений. Жить не хотелось, умирать не хотелось… не хотелось вообще ничего.

Сверху раздался глухой стук. Эльстер вздрогнула и выронила стакан, расплескав остатки настойки по его брюкам.

— Что-то упало, — успокаивающе сказал он и сжал ее плечи.

Она обернулась и посмотрела на него совершенно безумными глазами, в которых не читалось ни одного осознанного чувства, только хаос, вихрь сменяющихся эмоций.

— Тебе нечего бояться. Здесь нас не найдут, а если найдут — я тебя не отдам.

— Тогда и тебя убьют, — прошептала она, и в ее глазах блеснули слезы.

— Эльстер, — вкрадчиво улыбнулся он. — Если мы будем, отталкивая друг друга, заниматься самопожертвованиями — Унфелих порадуется тому, какие ему достались идиоты и убьет обоих. А я знаешь ли даже в юности не любил истории, закончившиеся парой трупов и кучей скорбящих родственников.

— По мне никто не будет скорбеть, — угрюмо ответила Эльстер.

— А после моей смерти донна Скалигер пренебрежет рекомендациями врачей и откроет бутылку вина со своей родины, — улыбнулся он. — Не бойся. Все будет хорошо.

Он наполнил стакан и поддержал ее руку, пока она пила.

— Уолтер?.. — задумчиво протянула она, и в ее глазах растекалась черная тоска.

— Что? — он забрал у нее стакан и поставил на пол.

— Давай на кухню сходим, а? Ненадолго.

— Зачем? Полбутылки еще осталось…

— Ну ты что как маленький-то? При чем здесь бутылка… — прошептала она, заглядывая ему в глаза.

Уолтер бросил быстрый взгляд на Зои, которая с самого завтрака сидела на полу со своим шнурком.

— Кажется, мы пока не очень готовы быть родителями, — прошептал он, вставая.

— Ничего, мы еще станем взрослыми и умными, — обожгла она дыханием шею.

Он понял, зачем ей это нужно — почувствовать человеческое тепло, выплеснуть горечь, раствориться ненадолго в чем-то далеком от того, о чем она сейчас рассказывала.

Уолтер тоже нуждался в этом. Хотелось забрать, растворить, заставить забыть, хотя бы ненадолго. Он успел почувствовать, как странное чувство полоснуло сердце — это было не счастье и не удовлетворение, нечто странное, пронесшееся вслед за мыслью о том, что он не напоминает ей никого из тех, о ком она сейчас рассказывала.

К счастью, стол был крепким.

…

От Эльстер сильно пахло алкоголем и апельсином с черным перцем — похоже на духи донны Скалигер. Черная пыль запуталась в ее волосах — кажется, они опрокинули перечницу. Уолтер, чихая, растрепал ей волосы, чтобы вытрясти его.