Механические птицы не поют (СИ)

Они не стали садиться в кресло, устроившись рядом, на полу. Настойки в бутылке осталось совсем немного, и Уолтер предусмотрительно взял еще одну. Эльстер не выглядела захмелевшей, но тоска в ее взгляде почти растворилась.

Он разжег камин, про себя радуясь, что когда-то не стыдился проводить время с Атаро и другими слугами. И учиться делать то же, что они. Говорил отцу, что аристократ не должен бояться пачкать руки, а он только презрительно кривил губы.

Эльстер положила голову ему на колени и протянула руку к огню, наблюдая, как отблески пляшут на коже. А потом продолжила, будто они и не прерывались:

— За нами хорошо ухаживали. Все еще держали взаперти — я не видела улиц, не знала, как живут обычные люди, только по рассказам.

— Где же ты научилась прятаться?

— Это легче, чем кажется, — усмехнулась она. — Надо никому не верить, очень хотеть жить и мыслить не так, как другие. Я смутно представляла, чего от меня ждут и решила, что буду делать по-другому.

— А со мной зачем осталась, когда я сказал, что не могу помочь?

— Я Унфелиха услышала тогда, в пабе. Ну и думала, что все. Ваш этот… Хенрик еще с ним так спокойно разговаривал, «да, да, конечно покажу, нам тут скрывать нечего». И я тогда подумала, что все кончилось. Села посреди комнаты, уставилась на дверь и стала ждать, пока он поднимется. И вдруг девочка эта, с косичками рыжими заходит, лицо мое видит и хмурится так… говорит — пошли. Я думала, она меня к нему поведет, — она поежилась и прижалась к нему. Уолтер тоже вспомнил, как решил, что все кончено и Унфелих ее забрал, еще совсем чужую девушку. Вспомнил свой ледяной ужас от этой мысли.

— Иду с ней, вдруг понимаю, что воротник намок — слезы катятся, а я не замечаю, — продолжила она. — Завела меня в комнату в конце коридора, заставила на коленях выползти на балкончик, он там крытый, не кованый… и открыла ход на пожарную лестницу. Я думала, упаду — руки тряслись, но ничего. Снизу меня женщина встретила, которая к тебе привела, накинула на меня куртку с капюшоном и увела к берегу. Мы там с час постояли, она байки рассказывала про двигатели, я ничего не понимала. Стояла, как дура, ревела, а она смотрела… как будто все знала.

Уолтер с тоской подумал о том, что больше никогда не увидит ни Хенрика, ни Василику, ни Зэлу. И что они никогда не поверят, что их музыкант — не убийца. «Младший щенок песьего семейства» — намертво врезались в память слова Зэлы. И он никогда не сможет сказать им «спасибо».

— Я тогда поняла, что не зря всегда думала, что людей много хороших. От плохих уже тошнило. Мой новый… статус быстро отучил меня удивляться жестокости. Там целый этаж с ваннами и врачебными кабинетами, чтобы синяки и ссадины быстрее проходили. Резать и пороть до крови можно только по специальной договоренности, чтобы они якобы успели «подготовиться». На самом деле они просто берут за это гораздо дороже, чем за обычное посещение, а потом… ты не заметил, наверное. Смотри, — она расстегнула рубашку и спустила с плеча. Указала куда смотреть несколькими скользящими движениями пальца.

Уолтер пригляделся. Действительно, заметить несколько шрамов было практически невозможно — если он правильно видел, поверх была нанесена татуировка в тон коже.

— Нам нельзя загорать, — сообщила она. — От плети шрамы иногда получаются уродливые, как бы врачи потом ни старались, заметные, но они умеют делать чтобы рельеф не оставался. Такие закрывают рисунками в виде перьев.

Он только покачал головой. Мысли путались раскаленной проволокой. Когда-то ему казалось, что убийства, совершенные Джеком в подвале — верх бесчеловечности и жестокости. Потом — что это его эксперименты в Лестерхаусе.

А сейчас Эльстер рассказывала ему нечто такое, от чего, казалось, должен был поседеть даже Джек.

— Ошибаешься, — немедленно отозвался он. — То, что твоя девочка рассказывает — отвратительно. Это укрепило бы мою мизантропию, но не могу сказать, чтобы меня это особенно шокировало. Какое правительство лучше? Альбион оплатил мою поездку и эксперименты. Кайзерстат оплачивает спокойствие на своих улицах. То, что она рассказывает, происходит повсюду. Только кто-то закрывает на это глаза добровольно, а кто-то — потому что ему скормили милосердную сказочку про механических птичек.

«Помолчи…» — попросил его Уолтер.

Джек, к счастью невидимый, только хмыкнул. Уолтер посмотрел на сидящую у камина Зои. Она продолжала плести шнурок — он был длинной уже в два локтя.

— Что ты плетешь, милая? — хрипло спросил он.

— Нитку, — угрюмо ответила она.

— Нитка тонкая, — зачем-то сказал он. Зои подняла взгляд и посмотрела на него так, будто он сказал глупость:

— Тонкая порвется.

Он только вздохнул и повернулся к Эльстер. Она держала его за руку и рассеянно водила кончиками пальцев вдоль линий на ладони.

— Нас перевозили, сначала раз в полгода, потом раз в год, потом раз в два года. В крытых экипажах с занавешенными окнами. В Лигеплаце я с семнадцати лет живу.

— Перевозили, чтобы никто не видел, что вы взрослеете?

Она только кивнула.