Механические птицы не поют (СИ)

Кларенс в лечебнице прожил всего пару дней. Доктор Лейттер, его лечащий врач, успел прийти в Вудчестер со скорбной новостью и в тот же вечер был зарезан на пороге собственного дома. Убийца забрал кошелек и трость, которую потом нашли на башевых рельсах. В самом Лестерхаусе не сохранилось записей о пребывании там Кларенса Говарда. Уолтер всегда думал, что это было взаимное соглашение — Говардам не нужна была огласка, а Лестерхаусу — разбирательства с жандармерией и скоропостижной смерти молодого аристократа. И Уолтер всерьез считал, что Уэйн Говард мог заплатить за то, чтобы ставший неудобным сын трагически скончался. Слишком хорошо Уолтеру были известны нравы Альбиона и то, что бывает с теми, кто не впускает в свое сердце этот темный город, полный яда и крови. После Кларенса проклятье словно спало.

Прадедушка Уолтера, Стефан Говард, состоял в Комиссии по Этике, был Хранителем Сна и имел репутацию справедливого и неподкупного судьи. Его старший сын, Джонатан, дедушка Джека и Уолтера, стал одним из лучших альбионских врачей, всю жизнь проработал в Лестерхаусе. Ричард Говард посвятил свою жизнь военному делу. Но дремавшее в крови безумие проснулось и поглотило Джека, такого непреклонного и такого уязвимого в своей непреклонности Джека Говарда.

А если Джек не был сумасшедшим, значит, родовое проклятье должно было настичь Уолтера. Или обезумели оба.

— А может быть, безумен весь Альбион? Целый город, полный лишенных разума и сердец людей с масками вместо лиц и смогом вместо воздуха в легких? Что если мне нужно умолять о лоботомии, чтобы только не видеть этого всего? — спросил Уолтер. Он ни секунды не сомневался в том, что ему ответят. Но темнота молчала и Уолтер почувствовал себя почти счастливым. С трудом встав с пола, он лег на тюфяк и отвернулся к стене.

Кажется, он понял, как определять время суток. В камере стало стремительно холодать — наверное, наступила ночь. А может, это была часть игры, в которую с ним играли жандармы. Или это озноб от начинающегося воспаления.

Когда он в последний раз серьезно болел? Уолтер хорошо помнил. Воспоминание, яркое и болезненное зажглось, стоило прикрыть глаза.

…

Уолтеру двадцать. Он только что вернулся из армии и его мучил надсадный сухой кашель и постоянные головокружения. Когда Джек увидел алые точки на его платке, Уолтер впервые осознал, каким человеком может быть его брат. От высокомерной аристократической холодности не осталось ни следа. Джек был взбешен настолько, что его потемневшие глаза казались черными на белом лице.

— Ты говорил начальству о своей болезни? — вкрадчиво спросил он, хватая Уолтера за рукав. Его пальцы были ледяными.

— Говорил. Надо мной посмеялись и посоветовали скорее жениться — ну знаешь, некоторые даже белладонну в глаза закапывают, чтобы блестели, а у меня… — легкомысленно начал Уолтер и осекся, увидев улыбку Джека.

— И давно?..

— Месяца три. Слушай, там полчасти кашляло — сыро все-таки, холодно, да и кормят паршиво.

Уолтер был молод, глуп и считал себя бессмертным. Джек, который был ненамного старше, давно не верил ни в какое бессмертие.

Именно Джек настоял на том, чтобы они с Уолтером вдвоем уехали в резиденцию во Флер на время лечения. Отец тоже не считал кашель поводом бросать дела и настаивал на том, чтобы Уолтер ехал один, но Джек отказался доверять его жизнь другим.

Уолтер почти не помнил ту поездку, лихорадка у него началась еще до отъезда. Опасения Джека оказались не напрасны, воздух Альбиона ускорил развитие болезни.

Когда они только сели в поезд, проводник передал Джеку записку и Уолтер с трудом различил почерк отца. Джек, внимательно прочитав ее, нахмурился, а потом, улыбнувшись, выбросил в приоткрытое окно. Через несколько лет Уолтер перед отъездом в Лигеплац прямо спросил отца, о чем он просил старшего сына в той записке. И отец честно ответил: вернуться. Сказал, что Джек отказался потому, что врачебный долг был для него превыше всего. Но Уолтер знал, что это не так — Джек отказался, потому что любил его.

Резиденция Говардов во Флер была уютной усадьбой из бежевого кирпича, окруженной зеленой прохладой парка. Обычно Уолтер радовался возможности вырваться из Альбиона, но в этот раз ему было настолько плохо, что он едва понимал, где находится. Но когда бы он ни открывал глаза, Джек всегда был рядом. Он ни разу не застал его спящим, ни разу не слышал в его голосе усталости или злости, только однажды вынырнув из своего лихорадочного забытья, почувствовал, что его голова лежит на коленях брата и он прижимает к его лбу остро пахнущую мятой и камфорой тряпку. Он не стал открывать глаза, и Джек не заметил, что он проснулся. Уолтер слышал, что он тихо молится, и его срывающийся голос полон отчаяния. Потом Джек сказал, что та ночь могла стать для последней и что он готовился поить его свинцовым сахаром, чтобы облегчить агонию.