Механические птицы не поют (СИ)

Джек молчал. Он и не мог ничего ответить. Ведь Уолтер не успел дочитать дневник. Уолтер много чего не успел сделать.

— Нет.

Во взгляде Унфелиха не было ни удивления, ни разочарования. Только светло-голубая пустота.

— Прощайте, герр Говард.

Уолтер не слушал. Он смотрел, как медленно растворяется в воздухе призрак Джека и чувствовал странную, колючую эйфорию.

А страх куда-то исчез.

Глава 11. Лорд Говард

Наручники сняли. Молодой жандарм, который приносил Чарли бумагу с отчетом, открыл дверь в камеру и коротко бросил:

— Запоминайте, мистер Говард.

Серые стены, нары с соломенным тюфяком. Комната едва ли достигала двух шагов в длину. И ни одного окна, только пустые провалы вентиляции под высоким потолком.

— Мы пришли к компромиссу с представителем Лигеплаца, — бесстрастно сообщил жандарм.

— К какому же?

— Мне было приказано передать только это. Шаг вперед.

Уолтер не стал сопротивляться. Его мутило от слабости, и попытки протестовать выглядели бы жалко.

Дверь беззвучно закрылась за спиной. Он услышал только как лязгнули ключи в замке.

Стало понятно, зачем жандарм велел ему осматриваться — вокруг плескалась густая темнота без проблеска света.

— Прекрасно, — тихо сказал Уолтер, ложась на тюфяк.

Эту игру он тоже знал. От бессилия хотелось выть, но он молчал, стиснув зубы, позволяя ненависти все сильнее сжимать челюсть.

Нары были чуть уже, чем требовалось взрослому мужчине. Тюфяк же напротив оказался чуть шире нар.

«Бытовые неудобства способны превратить любую камеру в пыточную. Если вы по какой-то причине не можете пытать допрашиваемого…»

Значит, Унфелих не врал. У него и правда была власть, и он все еще рассчитывал на помощь Уолтера. Еще бы, на Альбионе можно искать Эльстер годами, особенно если у нее есть деньги.

А может, Уолтер — приманка. Но рассчитывать на то, что малознакомая девушка, даже так трогательно жавшаяся к нему под одеялом в холодной гостинице, бросится спасать его, рискуя выдать себя, было глупо. Уолтер когда-то читал несколько романтических книжек, написанных во Флер. Правда, там обычно мужчина спасал девушку из беды, но он вспомнил какой-то глупый романчик о докторе, которого спасала от самопожертвования чародейка. Уолтер тогда посчитал прочитанное изысканной шуткой — всем было известно, что чародейки не умеют любить.

Но как бы там ни было, жизнь не похожа на романтические грезы писательниц из Флер, он давно в этом убедился. Эльстер может и «привязчивая», но не глупая и любит жизнь, какой бы она для нее ни была. Ей незачем его спасать.

При мыслях об Эльстер в душе разливалось ровное, золотое тепло. Удивительно, но его успокаивали воспоминания об этой короткой дружбе. Если она сбежала с деньгами — ее никогда не найдут. Ее следы навсегда растворит Альбионский туман, и она обязательно будет счастлива где-то далеко, как можно дальше от этих людей, которые говорят о ней, как о вещи.

«Неправда, никакая она не вещь. Не разбитая чашка. Пусть мой отец, Джек, Унфелих и все остальные строят сколько угодно преград между людьми, я наигрался в эту игру», — подумал Уолтер, чувствуя, как темнота проникает под закрытые веки и растекается в крови.

Несмотря на неудобства, больную руку и недавний допрос, сон пришел к нему почти сразу. Несколько раз он просыпался в абсолютной тишине, менял положение и засыпал снова. Ему ничего не снилось и ничего не тревожило. В те короткие мгновения между сном и явью он чувствовал себя почти счастливым. В покое и абсолютной безопасности.

…

А потом ему пришлось проснуться.

Воздух в камере, спертый и сухой, давил на грудь, и от него щипало глаза.

По-прежнему стояла звенящая тишина и абсолютная темнота без единого лучика света.

Уолтер не знал, сколько проспал. Черное безвременье, окружавшее его, поглотило счет часов и минут.

Он медленно сполз с тюфяка и осторожно провел рукой по полу у двери. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и прохладное. Уолтер поднял предмет с пола и облегченно вздохнул — фляга. Сделав несколько глотков и с трудом отказавшись от идеи умыться, он отложил ее в сторону. Неизвестно, когда ему дадут еще воды.

Тяжело вздохнув, он ощупал тюфяк. Набит он был неплотно, и несколько минут Уолтер потратил на то, чтобы подогнуть его под размер нар. Закрепить было нечем, и он перевернул тюфяк подвернутым краем к стене.

Манипуляции со спальным местом потревожили раненую руку, хотя он почти ей не двигал.

По руке разливалась тупая пульсирующая боль. Уолтер закатал рукав и кончиками пальцев ощупал рану. Лубок ему не вернули, никаких перевязок не сделали, и сейчас старые бинты местами присохли к коже, а местами оказались влажными от крови.

— Просто прекрасно, — пробормотал он.

Почти половину воды пришлось потратить на то, чтобы размочить присохшие бинты и хоть как-то отмыть их от крови. Уолтер прекрасно понимал, что толка от его манипуляций было немного. Шинель у него забрали, оставили рубашку и жилет. С трудом разорвав правый, чистый рукав, он перевязал руку, надеясь, что воспаление не усилится. Надежда была глупой, это он тоже хорошо понимал.