Механический Зверь. Часть 4. Мастер тысячи форм (СИ)

Он столько раз хотел свести счеты с жизнью, что уже лет с семь сбился со счета. И каждый раз выбирал жизнь, жизнь в мучениях и боли, говоря себе, что это все ради его родных. Только потому что он им нужен, только потому что без него им будет хуже. Потом вдруг оказалось, что куда хуже его семье может быть, если он будет рядом и причин для жизни вроде бы не должно было остаться, но он снова оставил себе лазейку, в итоге уже через пару месяцев позабыв о своем обещании и занявшись совершенно другими вещами. Стоило признать, он просто боялся. Потому что, если он раз переродился, во второй раз такой удачи уже точно не будет и после смерти его уже точно ждало вечное и бесконечное ничто. Смирившись с этим в прошлый раз, там, в пустыне африканского континента, в этой жизни он уже не был способен решиться на такое. И что бы он не говорил, как бы не убеждал себя и окружающих, леденящий страх смерти преследовал его везде и всюду. Причем не только своей, но и смерти в принципе. Он боялся умереть и боялся забрать чужую жизнь, в противном случае многих кошмаров в его жизни можно было бы избежать. Но он задабривал совесть мыслями о морали и принципах, опустившись настолько, что даже был готов отдать право принятия решений за свои поступки и потенциально отнятые жизни в чужие руки.

И к чему привели его эти принципы? Чем окончилась та мораль, что он так старательно пестовал и лелеял? Что принес ему страх смерти и убийства?

Семья считает его мертвым, король, предавший его и разменявший, словно пешку в шахматной партии, наживается на созданной им магии, один из лучших друзей убит его же руками, та, в которой он видел любовь прошлой жизни, боится, словно страшнейшее из чудовищ… а теперь еще и маленькая девочка, которой он пообещал обязательно найти ее и больше не уходить, страдает где-то там, отчаянно взывая о помощи.

А он просто бесполезен. Он не вернул семью, не отомстил предателю, не спас друга, не уберег любимую и даже помочь одной маленькой девочке уже не способен. Зачем вообще была его жизнь? Зачем богиня выкинула его в этот мир? Не родись он, а вернее родись Лазарис Морфей обычным ребенком, без чужих воспоминаний, и не только его жизнь была бы лучше, но и жизни множества других людей наверняка пошли бы по куда более светлому пути.

И теперь ему оставалось лишь дождаться появления рыболюдей, теперь уже вряд ли готовых проявить хотя бы наигранное радушие, после чего стать в лучшем случае пленником, а в худшем подопытным кроликом наряду с мутантами этой проклятой земли. И та же судьба ждала и еще троих людей, виноватым лишь в том, что согласились отправиться вместе с ним. Паники, как тогда, в воспоминании о случившемся в мире его души, не было. Осталось лишь отчаяние.

.

Фауст. Это имя ему нравилось, хотя за столь долгую жизнь у него их было так много, что, казалось, уже ничто не способно удивить. Он жил столько, что сложно представить, однако все равно продолжал поражаться людям. С каждым разом это было все сложнее, все меньше становилось такого, что он еще не видел, но при этом каждый раз, когда он уже думал, что вот оно, все, он уже видел все что можно было, неизбежно удивлялся снова.

И человек, давший ему это имя, был именно таким. Лазарис Морфей был самой обыкновенной и в то же время совершенно удивительной личностью. Взвалив на себя груз ответственности, казалось, за целый мир, он, не будучи ни богом, ни героем сказок, страдал от этой тяжести, сгибался под ее весом до самой земли, но тем не менее продолжал тащить ее на своем горбу. И мир, постоянно добавляющий ему трудностей, отчаянно пытающийся сломать, каждый раз вместо этого ломал об него зубы.

Конечно, путешествие с таким грузом не может обойтись без последствий. Он был весь в ранах, синяках и ссадинах, жутких, иногда казавшихся совершенно несовместимыми с жизнью. Но при этом он продолжал идти, сам не зная куда, плутая во тьме, заходя в один тупик за другим, снова и снова, лишаясь сил, оставляя за собой длинный кровавый след, он продолжал двигаться вперед, неизвестно откуда добывая силы на то, чтобы переставлять искалеченные ноги. Ему было бы в сто раз проще, сбрось он этот груз, откажись он от него, плюнув и оставив его пылиться на обочине. И пожалуй это было бы куда более умным поступком, чем все что он делал до этого. Но появлялись новые раны, становился шире и ярче след крови, тяжелее ноша, а этого все никак не происходило.

Да, он мог быть излишне самоуверен, неуравновешен, мог быть горделив или даже самовлюблен, испытывал чрезмерную любовь к красивым жестам и театральщине, в общем был самым обычным человеком с кучей недостатков и закидонов. Но за всем этим Фауст видел происходящую внутри него борьбу и потому был готов мириться со всем остальным, искренне радуясь каждому новому шагу и стараясь помочь, где словом, где делом.