Механическое сердце Fatum (СИ)

Он хотел помочь, он очень хотел помочь, но всё, что он мог — бессильно смотреть, как в небе закручивается алая спираль, водоворотом унося красный в сторону Петербурга. Чёрт возьми, он не понимал, что происходит, но это выглядело красиво. С земли поднимались хлопья снега. Они направлялись вверх, отвергая гравитацию; медленным-медленным смерчем закручиваясь вокруг них. Отрывая и унося с собой капли крови, поднятые с земли. Этот красный был чем-то схож с красным, формировавшим дома там, внутри. Будто бы они и служили тем, из чего был создан этот водоворот. Рядом Слава тёр руками глаза и плакал навзрыд. Его боль морозила воздух. Больнее было разве что осознавать, что он ничем не может помочь.

Иглы разбивали защиту звено за звеном, ряд за рядом. Они не ослабевали. Слава богу, не усиливались, потому что четвёртый ряд отнял бы его жизнь. Мирон переместил несколько щитов из нижнего ряда наверх, увеличивая поле, защищающее Петербург. Увеличивая условно, потому как в таком случае оно ослабевало в другом месте. Он никогда и никому не сможет передать словами то, что чувствовал в этот момент. На части вместе с разлетающимися на осколки щитами разбивалось и его тело. Не в буквальном смысле, конечно, внешне он вряд ли изменился. Может быть, побледнел. Правда. Холодно ведь.

Его руки дрожали. Дрожали, наливаясь ненавистью. Жуткая несправедливость терзала грудь. «SLOVO» точно кричало о помощи, переполненное нездоровым желанием. Больше всего на свете Гнойный хотел умереть. Хотел, чтобы умер Валентин Дядька, Бутер Бродский, Соня Мармеладова, Слава КПСС, Слава Карелин и все остальные, будьте они неладны. Почему он не может всё забыть, почему не может спокойно жить, как и все остальные? Его громкий отчаянный крик разрезал воздушное пространство. Вершина отчаяния. Верх. Вышка. Помогите ему, кто-нибудь.

Тёплые руки легли на плечи. Обняли. Слава почувствовал, как затылка коснулся чужой лоб. Услышал смех. Он почувствовал, как она исчезает подобно другим воспоминаниям. Поднимается вверх, уносится ветром. И как кто-то его зовёт. Слава моргнул, медленно, растерянно. «SLOVO» висело в воздухе, вытягивая Славу вверх. Может быть, не будь цепь такой короткой и не имей она застёжки, подвеска сорвалась бы и улетела. Нехотя Слава поднялся. Сделал вдох. Нет, он вовсе не думал успокаиваться.

Боль в ногах, в костях и мышцах была уже нетерпима, но он стоял, закрывая на неё глаза. Боль в горле переносить оказалось невозможно. Он кашлянул раз, два. На третий его рот заполнился кровью. Пошатнувшись, он чуть не упал и выплюнул собравшуюся кровь, вытерев рот рукой. На ладони остались следы со скопившимися по краям крохотными механизмами. Расплывавшиеся в глазах крошки, непохожие на частички его самого. Не стал же он питаться железками, правда? Щит над городом по левую сторону от Мирона разошёлся трещиной. Он вытянул руку вперёд, возвращая её в прежнее положение. Перед глазами потемнело, но он всё ещё оставался на ногах.

Слава вытянул руку вперёд. Подвеска зависла на уровне его глаз и больше не двигалась. И сам Карелин превратился едва ли не в каменное изваяние, только вот его глаза горели. В нём — и в каждой его частичке — горела ярость. Гена наблюдал за ним, боясь вмешаться. Он видел, как золотой пылью поднимается с асфальта снег. Как тает и ломается под золотым налётом торчащая из земли арматура. Как обломки мотоцикла поднимаются в воздух. Что-что там Ресторатор ему рассказал?.. Золотая пыль собиралась в огромные толстые иглы, выкручивая их спиралью. Слава дёрнул ладонью по направлению к механическому сердцу и четыре соразмерные иглы-спирали зависли над огромным сооружением. Чуть опустил пальцы вниз — и они, сорвавшись с места, пронзили железную броню.

Щит рухнет на три, две, одну… Нижние ярусы уже начали осыпаться. Ох нет, он уже не видит их, он просто чувствует. Может быть, верхние продержат ещё несколько секунд. Если повезёт — минуту, больше — вряд ли. А дальше… Он хотел бы знать. Хотел бы помочь, правда. Но он бессильно упал на колени. И пока его лицо не упало на землю, сильные руки успели его поймать.

Раздался грохот. Пластины, которыми было обёрнуто механическое сердце, начали сжиматься. Огромные болты и заклёпки разлетелись во все стороны. Гена вскочил и еле увернулся от того, который нёсся на него. Свечение и гул прекратились.

Алый вихрь в воздухе поблекнул и растворился.

Гена не мог поверить своим глазам. Перед ним стол всё тот же Гнойный. В толстовке лейбла «Антихайп». Чёрное пятно на фоне белого снега, присыпавшего землю. С волосами цвета золота, такими, какими они не были никогда. Слава — Слава ли это был? — качнул головой, опустил взгляд на свои руки. И вздрогнул, словно приходя в себя. Посмотрел на Гену испуганно. Раскрыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но слова застряли в горле. Гена пересилил себя и сделал несколько шагов в его сторону.

Слава смотрел на свои ладони.

— Я… — только и смог проглотить он.