— Недавно мы со Славой были в Москве, — продолжил Rickey F. — И сегодня я пришёл сюда, чтобы рассказать о том, что мы там узнали. Куда делись все люди и что произошло со столицей. Мы бы хотели, чтобы те, кто сегодня услышит это от нас, обязательно рассказали остальным. Это будет нашей единственной просьбой. В общем…
На Петербург опустилась ночь. Когда они наконец-то встретились, по небу уже рассыпались звёзды. Огни распугали черноту, окутавшую Васильевский остров, и открыли взору разбитый надвое каменный мост. На одном его краю стоял человек. Мужчина средних лет в деловом костюме и дорогой, но поношенной обуви. Он смотрел вперёд, на остров, где под каменными руинами была похоронена промёрзлая земля. В канве произошедших двумя месяцами ранее событий всё это приобретало необыкновенный символизм.
Мужчина никого не ждал и был неприятно удивлён неожиданным «гостям». Он обернулся, едва услышав тихую ругань Поперечного, когда тот запнулся о кирпич, сокрытый в темноте улицы.
— Погибли два человека из нашей команды, — безразлично сообщил мужчина. — И городу едва не пришёл конец.
— Не вините себя, если всё равно не смогли бы ничего сделать. Когда твой враг — не человек, предугадать что-либо невозможно. — Соболев и Поперечный переглянулись.
— Алексей, — Данила вышел вперёд. — Вы знаете, зачем мы пришли. Нам нужен ваш ответ.
— Моё согласие, — усмехнулся тот. — Это же формальность.
— Мы поддержим вас, но будем контролировать, — сказал Соболев, подытоживая обсуждения минувшего дня. — Мы решили так. Новому миру нужно нечто принципиально новое. И мы считаем, что в сложившихся обстоятельствах вы сможете создать это «нечто принципиально новое». Нас здесь не будет, поэтому просто расскажите Мирону и остальным о своих намерениях.
Алексей внимательно выслушал его. По завершению кивнул, скрестил руки на груди и с высоко поднятой головой спросил:
— А ты?
— Вы можете на меня рассчитывать, но лишь после того как мы закончим все дела за стенами.
Соболев протянул руку для рукопожатия. Его голос не дрогнул.
— Так-так, постой! — Поперечный догнал его. Они возвращались и все слова, адресованные ему, Соболев пропускал мимо ушей. — Это что ещё за ответ? Коль, так дела не делаются.
— А как делаются? — он отмахнулся. — Я не хочу и не буду оставаться в стороне. И я не изменю своего решения, чтоб ты знал.
— Связывать себя с правительственным аппаратом! — Данила схватился за голову. — Тебе что, дерьма не хватает?
— Иначе… Не важно! Спорить с тобой по этому поводу я не буду. — Он остановился и принялся смотреть по сторонам. — Где вы машину оставили? Ни черта не видно, мы уже полгорода прошли.
— Коль, — Данила вздохнул. — Не надо этого делать.
В темноте улиц шептал ветер. Эта ночь стала одной из тех немногих, в которые на поверхности царила тишина, ворота были накрепко заперты, и даже те, кто обычно жил здесь, не высовывали носа из квартир. Соболев поднял голову вверх.
Он стоял и смотрел на небо, чистое, как никогда. Даже рассекая облака самолётами, он не был настолько близок к звёздам. Протяни рукой — и коснёшься их, о большем Коля думать не мог и не хотел. Он всё для себя решил в тот день, когда вместе с остальными покинул стены Петербурга. Возвращаясь сюда, он понимал, что ему придётся столкнуться со своим прошлым, которое обязательно упрекнёт его: ты сильнее остальных, но всё ещё недостаточно силён.
Он знал, что его выбор многим не понравится. И, руководствуясь тем же, понимал, что не смирится со случившимся никогда. Путь вперёд он прокладывал сам, и вёл он не только себя. Но когда этому придёт конец и он останется один, наступит пора принимать иные решения. Глядя в небо, Коля смотрел далеко в будущее. Что будет, когда «Rakamakafo» и операции по возвращению людей придёт конец? Ведь по прибытию домой никто из них уже не останется прежним.
— Нам надо отправляться, — тихо произнёс Коля. Не оборачиваясь, он первым пошёл вперёд.
Данила смотрел на ссутулившуюся спину и понимал как никогда, что мир, изменивший таких людей, не стоит уважения. Быть может, топящий за человеческие чувства Гнойный был не так уж и не прав. Грязный парадокс. Все они потеряли нечто большее, нежели неспособность сопереживать этим самым потерям.
— Чёрт. — Зарывшись пятернёй в волосы, Данила закрыл глаза. — Меня подожди! — крикнул он, возобновляя шаг. Где-то вдалеке дважды вспыхнули жёлтые огни фар.
В мрачной тишине глубокой звёздной ночи тоненькая нить, связывающая их, оборвалась.
***