Вонь стояла адская. Запахи гашиша мешались со смрадом африканского дерьма. Стены были испещрены граффити: гигантские пенисы, гейзеры спермы, жирные ляжки и необъятные задницы… Все лампочки были вывернуты или перебиты, и спускаться приходилось в темноте. В углу лестничной площадки сбились тесной группкой какие-то обкуренные нарики с банками пива в руках. Рядом с ними истекали слюной два психованных ротвейлера в намордниках и ошейниках с металлическими заклепками. Сами миновал холл, стараясь ни до чего не дотрагиваться. Внизу стояли, переругиваясь, с десяток подростков. «Чертовы черножопые… Каждый из них в два раза здоровее папы. Каково ему тут ходить, он по сравнению с ними – былинка? Но главный ужас в том, что он видится с ними и в мечети! Давно пора вычистить отсюда это отродье. Пора вернуться к истине». По радио орал дебильный рэп. Звуки музыки заглушались человеческими воплями – в подвале, служившем местным мини-маркетом по продаже дури, кто-то выяснял отношения. На стреме стояли два здоровенных охламона. Ничего необычного.
Сами с братьями, как и их отец, как и все жители дома, давно овладели искусством превращаться в невидимок. Они научились в упор не замечать местное хулиганье и надеялись, что те тоже их не замечают. Вопрос: как долго это может продолжаться? Сами много раз предлагал отцу переехать и обещал помочь. Но старик не желал об этом и слушать. Его дом здесь, в этой трешке, в Торбее – Большом Пироге. Здесь его
15
Я работал в НИПАИ с 2002 года, с момента его создания. О, пардон! Я хотел сказать: в Национальном институте превентивных археологических исследований. Это учреждение осуществляет выявление и изучение археологического наследия на территориях, которым угрожает крупное строительство. Многие нас ненавидят. Мы мешаем успешному ведению бизнеса. Из-за нас затягиваются сроки ввода зданий в эксплуатацию, из-за нас предприниматели теряют деньги. О чем бы ни шла речь – о прокладке нового шоссе, строительстве железной дороги или сооружении торгового центра, – почти всегда бульдозеры натыкаются на удивительные следы прошлого. И тогда начинается бег наперегонки со временем (если владелец – человек порядочный и не дает команду бульдозерам перепахать все к чертовой матери, что порой случается). Очевидно, что землевладельцы, фермеры, местные сообщества или бизнесмены спешат реализовать свои проекты. А археологов «десантируют» на место будущей стройки для проведения срочной экспертизы находок, их инвентаризации и спасения того, что еще можно спасти.
Создание НИПАИ – свидетельство того, что начиная с 1970-х во Франции поняли значение археологических исследований. Я был одним из солдат этой чрезвычайно мирной армии интервентов, счастливых вернуться во Францию после долгих лет, проведенных за ее рубежами. На протяжении двух лет я поучаствовал в нескольких (с десяток) экспедициях на французской территории. Одна из первых привела меня в коммуну Виссу, где расположен аэропорт Париж-Орли и где на землях племени паризиев недавно обнаружили значительное галльское поселение, в том числе обширную ферму II века до н. э. Металлическая мебель, орудия, украшения, большие римские амфоры – все это говорило не только о том, что обитатели Виссу занимались самой разнообразной деятельностью, но и о том, что они процветали, активно торговали и успели обжиться в этих местах.
Мне, неожиданно для самого себя, посчастливилось принять скромное участие в реконструкции одного из эпизодов галльской истории. В каком-то смысле эта работа позволила мне соприкоснуться с детством своей страны. С нашим бывшим национальным наследием. Галлия – это эмбрион Франции, зародившийся в утробе кельтских лесов. Историки обошли вниманием галлов – этих белотелых и рыхлых великанов, проигравших полукочевников. Я открыл для себя книги Камиля Жюлиана, профессора Французского коллежа, придумавшего ту самую Галлию, которую мы откапывали полвека спустя.
Начиная с Каира я почти беспрерывно жил за границей. Это, кстати, довольно приятный образ жизни – вечно на колесах, везде чужой, никаких обязательств, никаких контактов, кроме рабочих. Вынужденный дышать