Механика хаоса

Муниципалитет Торбея – Большого Пирога (расположенного неподалеку от Виссу) принял решение построить на месте времянок начальную школу. Строители наткнулись на останки средневекового поселения в так называемом Парадизе. Я приехал в Торбей-Парадиз на следующий день после окончания раскопок в Виссу. Согласно документации, строительство нового здания должно было закончиться к началу учебного года. Нам пришлось удвоить темп.

Через некоторое время я заметил, что с насыпной земляной площадки за нами часами наблюдает какой-то старик. Мы привыкли к его молчаливому присутствию. Неподвижность, худоба, лежащие на коленях руки, застывший (немного туманный) взгляд, не сходившая с уст полуулыбка – все это придавало ему загадочности. У меня даже мелькнула мысль, что он недавно перенес что-то вроде инсульта. Выглядел он как склоненная над землей статуя. Скульптура Родена, вылепленная руками Джакометти. Повторяю. Мы к нему привыкли. Если его вдруг не было на месте, мы начинали беспокоиться, не случилось ли с ним чего. Нам его не хватало.

Однажды вечером после работы я подошел к нему и сказал, что, если у него есть какие-то вопросы по поводу раскопок, я с удовольствием на них отвечу. Он представился: «Месье Бухадиба, пенсионер, бывший рабочий с “Больших мельниц”». Потом вдруг грубовато добавил: «Я родом из Сетифа, это в Алжире». И достал из кармана вырезку из алжирской газеты, в которой рассказывалось о реставрации одной фрески начала VI века н. э., случайно, благодаря проливным дождям, обнаруженной в квартале христианских базилик. В 1968 году фреску перенесли в бывший музей, а в 1985-м – в Национальный археологический музей Сетифа. Алжирский министр культуры в своем интервью говорила о «большом значении подобного искусства» и подчеркивала, что «произведения, отражающие мифологические и литературные сюжеты, являются свидетельством богатства римско-африканского общества».

Этот наш первый разговор отличался некоторой асимметрией. Я задавал ему вопросы, он отвечал, но скорее сдержанно, а сам, вопреки моим ожиданиям, вообще не расспрашивал меня о раскопках. Судя по всему, он прекрасно понимал, чем мы заняты, и в очень простых словах выразил восхищение нашей работой.

На следующий день, когда месье Бухадиба появился на своем посту, я подошел к нему. Я приготовил ему сюрприз. Раскрыв перед ним ноутбук, я принялся щелкать по клавишам, не объясняя, что именно ищу. Студенты и коллеги, заинтригованные, не сводили с нас глаз. Никто не догадался, что я хотел показать ему видео с римских раскопок и интервью с нашими алжирскими коллегами. Я даже нашел выступление министра, о котором он мне говорил. Бухадиба смотрел на экран как завороженный. На его серых щеках плясали световые блики. Несколько раз его лицо кривилось, словно он собирался заплакать. Наконец он с трудом улыбнулся и очень медленно, неловко положил руки мне на плечи – в знак благодарности. Я чувствовал, как дрожат его костлявые пальцы, и понимал его волнение. Ему требовалось за кого-то уцепиться, чтобы не упасть. Я был счастлив, что нахожусь рядом.

У меня вошло в привычку каждый день понемногу болтать с ним. Выяснилось, что мы с ним почти ровесники. У него было три сына, один из которых сумел получить инженерное образование. Старший, по имени Сами.

Сами был предметом его гордости. «Хороший мальчик, – сказал он мне как-то. – Он тоже пользуется интернетом. Насколько я знаю, он проводит в нем массу времени». Я догадался, что ему хочется, чтобы Сами вместе с ним посмотрел видео из Сетифа, которые я ему показывал. Я записал на листке несколько ссылок на Википедию и Ютьюб, а также номер своего телефона и свой электронный адрес. «Вот, это для вашего сына. Он быстро разберется, что к чему. Может даже, найдет для вас что-нибудь еще. Если ему понадобится дополнительная информация, пусть со мной свяжется».

Месье Бухадиба так и не сказал мне, показывал ли ему Сами видео из интернета. Мне Сами не писал и не звонил. Когда старик заговаривал о своем старшем сыне, его лицо озарялось, но он никогда не вдавался в подробности. Я истолковал это как отцовскую стыдливость, смешанную с тревогой. Он не понимал, почему Сами, так прочно стоящий на ногах, все никак не женится. Однажды он вроде бы затронул эту тему, но тут же умолк. Я подумал, что он подозревает, что его сын – гей, и эта мысль не дает ему покоя.

16

Седьмой округ Парижа, Франция