На Пинн был легкий элегантный костюм – зеленый льняной жакет с юбкой – и шелковая белая блузка. В дверях гостиной появилась Эмили, сменившая наконец-то свои старые брюки с джемпером на черное с синим платье (Блейз его терпеть не мог) с зигзагообразными разводами и глубоким квадратным декольте. Сбоку от декольте красовалась итальянская камея (ее действительно брала Пинн, но потом вернула), которая, во-первых, была приколота не на месте, почти у подмышки, а во-вторых, расстегнулась и теперь неэстетично покачивалась на кончике булавки. Невольно взглянув на обеих женщин глазами Монти, Блейз вынужден был признать, что по части элегантности Эмили явно уступает своей подруге. Обе, разумеется, наряжались не для Блейза, а в честь волнующей встречи со знаменитым писателем. По телефону Блейз предупредил, что в одиннадцать он заедет ненадолго вместе с Монтегю Смоллом, но больше ничего не объяснял. Сейчас было ровно одиннадцать. Какая она худенькая, маленькая, думал Блейз, глядя на Эмили, – совсем пигалица. В черных волосах кое-где уже просвечивает седина.
– Это Эмили Макхью, – произнес он каким-то неопределенным тоном, будто констатируя факт, а не представляя хозяйку гостю.
Эмили улыбнулась, сверкнув полоской розовой помады на зубах. Камея наконец упала. Эмили подхватила ее с пола и положила на стол.
– Пожалуйста, присаживайтесь. Пинн, будь добра, принеси бутерброды.
Маленький бамбуковый столик был накрыт праздничной белой скатертью с кружевной каймой. Монти с улыбкой опустился на стул с прямой спинкой, поднял с пола Бильчика и стал гладить его с нажимом, как гладят собак. Бильчик терпел, кося на гостя недобрым глазом. Блейз уселся на другой стул, Эмили на подлокотник кресла, Пинн, уже вернувшаяся с кофе и бутербродами, стояла возле стола, как прислуга, и тоже улыбалась.
– Может, хотите чего-нибудь выпить? – спросила Эмили у Монти. – То есть не вместо кофе, а кроме. Херес, например?
– Спасибо, кофе вполне достаточно.
– Не мешает вам мой котик? У вас дома есть кошки?
– Нет, но я хорошо к ним отношусь.
– Я прочла все ваши книги, – сказала Пинн.
– Мы как раз сейчас смотрим по телевизору ваш сериал, – заметила Эмили, разливая кофе. – Ужасно интересно. Сценарий тоже вы писали?
– Частично.
– По-моему, Ричард Нейлсворт просто вылитый Мило. Вы сами его выбирали? – спросила Эмили.
– Нет, это без меня.
Улыбка висела у Монти на губах как приклеенная. В белой сорочке, узеньком шелковом галстуке цвета индиго и безупречном зернисто-черном костюме, он был похож на состоятельного щеголеватого священника из восемнадцатого века.
– Говорят, он «голубой»? – спросила Пинн, которая теперь стояла за креслом Эмили, прямо напротив Монти.
– Не знаю.
– Да нет, не может быть, – сказала Эмили. – В нем нет ничего бабского. Это всегда видно по тому, как человек двигается. Вы, наверное, сейчас пишете следующего Мило?
– Сейчас нет.
– А с чего вы начинаете, когда хотите написать книгу? – спросила Пинн.
– Я должен кое-что тебе сказать, – произнес Блейз, глядя на Эмили.
– Мне уйти? – спросила Пинн.
От слов Блейза в гостиной вдруг как-то сразу похолодало.
– Нет, – ответил он. – Пусть будет свидетель. Двое свидетелей.
Монти перестал улыбаться и перестал гладить Бильчика.
Эмили сидела выпрямившись. Машинально она дотянулась до своей камеи и прижала ее гладкой стороной к щеке. Синие глаза смотрели на возлюбленного строго, почти угрюмо, она вдруг необыкновенно похорошела.
– Монти, – начал Блейз и сам себе удивился: с чего это он обращается к Монти? – То есть… – Он снова повернулся к Эмили. – Я решил рассказать обо всем своей жене.
Он хотел сказать «Харриет», но в последний момент передумал и произнес: «жене».
Эмили была великолепна. В лице ее ничто не дрогнуло, даже устремленный на Блейза взгляд остался задумчиво-сосредоточенным, словно перед ней был шахматный этюд, а не человек.
Помолчав, она спросила:
– Почему?
Этот вопрос, пожалуй, можно было предвидеть, но Блейза он застал врасплох.
– Потому что это необходимо… то есть я хочу сказать, пора… Потому что я так больше не могу.
Он все еще сомневался, говорить или не говорить Эмили насчет Люки, но теперь решил, что не стоит. Все и без Люки было достаточно скверно.
– А когда скажешь ей – будешь жить со мной? – спросила Эмили.
Они пристально смотрели друг на друга.
– Не знаю.
Эмили отвела глаза. Отложила брошь и подлила себе кофе из кофейника. Ее рука немного дрожала.
– Тогда зачем?
– Чтобы сказать правду.
– Ну давай, говори.
– Я хочу, чтобы все было…
– По-моему, ты врешь, – сказала Эмили. – К правде это не имеет никакого отношения. Ты что-то задумал, у тебя есть какой-то план. Мне плевать, знает она или не знает. Я хочу, чтобы ты жил со мной, а не с ней. И я всегда хотела только этого.
– Когда он скажет ей, – Пинн улыбалась загадочной полуулыбкой, глядя не на Блейза и не на Эмили, а на Монти, – то есть если он, конечно, скажет, не передумает, – ему придется жить с тобой.
Монти, сам того не желая, тоже смотрел на Пинн.