Механика вечности

— У нас с ней все кончено, — строго произнес Фирсов и чуть потянул дверь.

Закрывать ее Иван Иванович не собирался, он лишь честно отыгрывал текст.

— Дело в том, что всплыли некоторые обстоятельства… — я попытался взять реванш за неказистое вступление и высказал это таким тоном, будто некая Алла Генриховна, моя родственница, и впрямь попала в щекотливую ситуацию.

— Проходите, — предложил Иван Иванович и посторонился.

Я заметил, что Фирсов остался доволен сценой, во всяком случае, если кто наш разговор и слышал, вряд ли он что-то заподозрит.

Фирсов проводил меня в кабинет. Письменный стол, компьютер, аквариум с подсветкой и Книжный стеллаж во всю стену — ни дать ни взять литератор.

— Что здесь? — спросил Фирсов, принимая письмо.

— Пьеса Чехова.

Он педантично расправил замявшиеся уголки и распечатал конверт. В точности выполняя инструкцию, я встал в центре комнаты и опустил руки по швам.

— Иван Иванович, прежде чем как-либо реагировать, дойдите, пожалуйста, до конца, — осторожно напомнил я.

— Не учи, любезный, — бросил он, не отрываясь от листа.

Прочитав послание, Фирсов сразу убрал его в карман и неуютно присел на столешницу.

— От кого?

— Там все написано.

— Не все.

— Все, что нужно.

Он покусал большой палец и, не вынимая его изо рта, сказал:

— Вы блефуете.

— Там все написано, — проговорил я как можно жестче. — Мне нужен ответ.

— А что еще тебе нужно?

— Троих людей из группы захвата. В четыре часа на «Третьяковской».

— По чью душу?

— Высокий мужик, волосы рыжие, вьются. Баки. Скорее даже бакенбарды.

— Кто такой?

— По вашему ведомству не проходит.

— Двоих, — сказал Фирсов, подумав.

— Иван Иванович, мы не на базаре.

— Двоих будет достаточно.

— Он вооружен.

— И очень опасен, — усмехнулся Фирсов. — Ладно. Какие гарантии?

— Об этом мне ничего не известно. Берете рыжего, везете ко мне, и мы расстаемся. Больше я вас не потревожу.

Выходя из квартиры, я затылком ощущал желание Фирсова огреть меня чем-нибудь тяжелым. Фирсов удержался — похоже, сведения, содержащиеся в письме, действительно представляли для него серьезную угрозу. Интересно, что этот старый гриб там накалякал? Надо было плюнуть на мнимую порядочность и прочитать. Ах, Иван Иванович, знаток психологии! Потому ты и не доверил конверт Куцапову, что он вскрыл бы его сразу, как только выбрался из бункера.

Чем же мог запугать дряхлый генерал-лейтенант бравого полковника? Уж наверно, не подробностями из частной жизни мифической Аллы Генриховны. «Зачем нам в ФСБ такие офицеры, которых можно одной писулькой согнуть в бараний рог», — пронеслась в сознании сталинско-бериевская мысль, пронеслась и полетела дальше, сейчас мне было не до нее. Пока Фирсов дергал за свои рычажки и веревочки, от меня требовался сущий пустяк: поспеть на «Третьяковскую» к четырем.

Деньги из моего времени превратились в разноцветный мусор, а клянчить у Куцапова я не стал, поэтому о такси не могло быть и речи. В кармане нашелся замусоленный билет. «Действителен в течение 30 дней с момента первого прохода». Не думал, что он снова мне пригодится.

Турникет выплюнул карточку, но зеленый огонек так и не зажегся. Я попробовал еще раз — с тем же успехом.

— Что у вас? — Дежурная вышла из будки и сноровисто, двумя пальцами подцепила билет. Затем посмотрела с другой стороны и замотала головой. — Как это может быть? Тут пробито двадцать шестое число.

— Правильно, четверг, — вспомнил я и осекся.

— Сегодня только понедельник.

Ко мне незаметно подошел молодой милиционер.

— Что случилось?

— Опять фальшивый, Петя, — с сожалением вздохнула дежурная.

— Ваши документы.

Сказать ему, чтобы позвонил в ФСБ и спросил полковника Фирсова? Хорошая идея.

Я ударил Петю только один раз — носком в пах. Сзади неслись крики дежурной, пронзительные трели свистка, низкий рык сирены, но я уже был далеко. На станции стояло сразу два состава, и я заметался, выбирая, в какой из них сесть.

Поездка принесла мало радости: из рассказов очевидцев я узнал, что броневики обосновались не только на Арбате, но и на всех площадях Садового кольца.

Я вышел на «Третьяковской» в пятнадцать пятьдесят пять.