Механикус Ползунов

— Сюда, сюда сначала! — сказал пастор и провалился в сугроб. Он спешил к своему метеорологическому пункту в углу двора, где под навесом висели разные приборы. Пастор схватил термометр, поглядел на него и, поколебавшись секунду, разломил стекло. На рукавицу скатился твердый шарик ртути.

— О-о! — произнес Лаксман, — Стылая ртуть! Если я не ошибаюсь, ни одна европейская академия не наблюдала сего явления. Очень важно знать куется-ли ртуть в таком состоянии? А также, не изменился ли ее вес.

Черницын угрюмо перебил пастора:

— Надо итти к Ползунову, господин Лаксман. Человек замерзает, вы забыли.

— Теперь к Ползунову. — Лаксман осторожно переложил шарик на полочку под навесом. — Идем, идем скорей.

Шли узкой тропинкой по улицам, потом но льду Барнаулки.

Над машинным зданием дымили трубы.

Черницын распахнул заводскую дверь.

Внутри в трех печах горели дрова. Стены около печей были мокрые и черные, а подальше покрыты лохмами инея. Ползунов, в полушубке, стоял высоко на лестнице и стучал ключом, свинчивая флянцы труб. Во всю многосаженную высоту здания уже висели сетью трубы.

— Эй, Иван Иваныч, слезайте — ка, — крикнул Лаксман. — Я за вами. Важное открытие. Идемте. Видали вы стылую ртуть? а?

— Приходилось.

— Ну-у? На каком же она градусе твердеет? Ведь писали металлурги, что ртутную жидкость никакая поныне знаемая стужа победить не может. Вы над твердой ртутью опытов не делали?

Черницын сердито стукнул паяльником.

— Господин пастор, вам не холодно?

— Ну, ну! — смутился пастор. — Я только о градусе… Ведь надо же написать в Академию. Иван Иваныч, кончайте на сей день.

— Нельзя, — ответил Ползунов, — каждый час дорог. Через неделю надеюсь пустить машину.

— Разве нельзя отложить до тепла?

— Какое до тепла? Опять запрос из Кабинета! Велено ответить с нарочным. Едва упросил не писать до серебряного обоза. Через неделю серебро отправляют, я к тому времени хочу до пробы довести.

Ползунов разволновался и закашлял. Махнул рукой и кончил просто.

— Ведь чувствую ее — вот как самого себя. Нету ошибки. Только собрать все части, огонь развести в топке — и пойдет. Часы считанные остались до пуска… Верю я…

— Иван Иваныч! — вскричал пастор. — И я верю! Дайте мне работу! Чем я помочь могу? — И расстегнул шубу — сразу сверху донизу.

Ползунов улыбнулся смущенно.

— Да что уж… Качайте вон мехи — ишь горно гаснет.

Проба машины

— Воздух нагревать? Воистину положи мя! Не дам дров! — заупрямился Ратаев.

На стройке машины приходилось топить печи, потому что мерзла вода в бассейнах. А под котлом разводить огонь нельзя, пока не собрана вся машина. Ратаев ничего не хотел понимать. Уперся на своем: «Казне напрасный убыток. Притом непредусмотренный. Не дам дров!» Ползунов подумал о четырехстах рублях, которые Кабинет дал ему в награду и которых Ратаев так и не выдал. Подумал, но заикнуться не решился. И на свои деньги купил дров.

Сборка кончилась.

5 января назначена проба машины. Лаксман пришел на стройку темным утром и спросил Левзина: «Где же горное начальство?»

— Не будет никого. Иван Иваныч на первое испытание не стал никого звать.

В топке трещали березовые поленья. На всех ярусах, на лестницах и площадках светло горели плошки. Двое рабочих непрерывно таскали ведрами воду и выливали ее где-то наверху. Ползунов от волнения и простуды совсем лишился голоса и объяснялся знаками. Только изредка, видя, что его не понимают, он хрипел: «Шатун, висячий шатун закрепи!» или «Не той смазкой!»

Машина была так велика, что окинуть ее одним взглядом было нельзя. Лаксман выбрал себе место на лестнице второго яруса — отсюда было видно цилиндры и регулятор внизу, а над головой висело неподвижное огромное коромысло.

К пастору подошел Левзин.

— Все кончили, — сказал он. — Теперь только подождать, пока пар накопится. Регулятор раз перекинуть, а там она сама пойдет.

— Как вы спокойны, — заметил Лаксман, — у меня и то сердце бьется. Ведь такой машины еще нигде в мире нет и сегодня она в первый раз задвигается. Как знать, может, еще какие исправления понадобятся. Я вот чертежи смотрел и теорию мне Иван Иваныч объяснил, а сейчас жду точно чуда какого. Расскажите мне, как машина станет действовать.

— Можно, сударь. Вот котел — 684 кубических фута объемом. Половина — воды, а остальное — пар собирается. Когда откроется комуникациальная труба, пар пойдет в цилиндр под эмвол и поднимет эмвол вверх. От эмвола шток — вот эта железина, — подымаясь, поднимает плечо коромысла. Теперь открывается фантальная труба и в цилиндр бьет холодная вода. Надо, чтоб очень холодная, которая близ пункта замерзания доходит, это многую подаст способность. Пар опять становится водой, а под эмволом — пусто. Тогда на эмвол давит столб атмосферного воздуха и пригнетает его снова книзу. Тут цифры такие: эмвола диаметр 35 дюймов, а давление на эту площадь воздуха — 360 пудов 30 фунтов. Сила какая! Она и раскачивает коромысло. Плечо качнется обратно, а то плечо — вверх и рычагами от штока двигает крышу мехов. Их отсюда не видно. Мехи накачивают воздух в ветряной ларь, а из него по трубкам идет дутье в плавильные печи.