Механизм пространства

— Князь Гагарин? Масон? Венерабль[54] Петербургской ложи Орла?

Эминент взял в руки бутылку, желая налить кальвадоса, и вздрогнул. На этикетке значилось: «Venerable». Такого рода совпадения следовало считать предостережением. Не хотелось бы ссориться с русскими масонами…

Медно-апельсиновый напиток полился в стаканы. Запах специй смешался с усилившимся ароматом жасмина. С набережной донеслись вопли: там ловили вора.

— Да.

— Ну у вас и запросы, герр Чжоу… Что еще?

Ножницы зашуршали вновь. Тонкие, невесомые полоски бумаги превратились в прядь волос. Темно-русые, чуточку влажные, волосы на столе смотрелись чужеродно.

— Это локоны мальчика?

— Нет. Это волосы его отца, Павла Ивановича Гагарина.

— Не знаю такого. Тоже масон?

— Нет. Тихий, безобидный человек. Недееспособен, взят семьей под опеку. Живет в имении…

Эминент дотронулся до волос.

— Деревенька Ключи, герр Чжоу. Россия, Тамбовская губерния.

— Преклоняюсь перед вашим мастерством. Хочу заметить, что отец мальчика схож с дедом лишь в одном — оба увлекаются театром. Верней, актрисами. От скуки плодят внебрачных детей…

— Ваш мальчик — бастард?

— Ублюдок.

Эминент понял, что его раздражает в китайце. Слоистость — одежда щеголя, внешность даоса, юность облика, древность ауры; нижне-саксонский акцент, азиатское презрение к нижестоящим…

Этот человек был опасен и, значит, — полезен.

— У вас есть что-нибудь от мальчика? — отхлебнув глоток яблочной водки, Эминент пришел в наилучшее расположение духа. Он вспомнил, где встречал китайца раньше. — Согласитесь, трудно провидеть судьбу, располагая лишь косвенными маяками…

— Вот…

Отложив ножницы, герр Чжоу достал свинцовый карандаш. Он оказался умелым рисовальщиком — вскоре на неповрежденной части листа бумаги возникло лицо старика. Густая, раздвоенная на конце борода, могучий лоб; островки седых волос за ушами. Глазки, скрытые за припухшими, как от болезни, веками смотрели на Эминента с печалью и сочувствием.

— Это мальчик?

— Да. В возрасте шестидесяти лет.

— Вы способны проницать завесу времен не хуже моего, герр Чжоу. Зачем вам чужая помощь?

— Я слеп к мелочам. Мы, маги Поднебесной, традиционно сильны в области больших чисел. Мы доверяем векам и миллионам, — тронув губами кальвадос, Чжоу Чжу равнодушно отставил стакан. — Мне проще отследить гибель империи, чем день свадьбы собственной дочери. Скажите, что вы сделаете, если захотите кого-нибудь убить?

Эминент пожал плечами.

— Я его убью.

— Как?

— По‑разному. Допустим, заражу холерой.

— Вот видите, вы мыслите не по‑китайски. Заразить холерой одного-единственного человека? Это очень трудно. Нужен целый ряд обстоятельств, не зависящих от усилий мага. Игла в стоге сена не поддается воздействию.

— А что сделали бы вы на моем месте?

— Я? — глаза китайца просияли, как у младенца, потянувшегося навстречу матери. — Я подожгу стог. Иначе говоря, я вызвал бы эпидемию холеры в городе, где живет объект моего неудовольствия. Еще лучше вызвать эпидемию во всей стране. Это гораздо проще. А главное, объекту некуда сбежать. Чувствуете разницу? Века и миллионы… Вы слишком щепетильны, герр Эминент. История оперирует масштабом и целью, как хирург, не смущаясь брызгами крови на фартуке. Микроскоп — не наш инструмент.

— Хирург — не мясник, герр Чжоу. Впрочем, оставим спор до лучших времен. Давайте‑ка займемся вашим мальчиком…

Минут на десять в харчевне воцарилась тишина. Никто не заглядывал с набережной внутрь, матушка Кло оставалась на кухне. Прислуга сплетничала на заднем дворе. Нахмурив брови, сощурившись, будто ему в лицо бил сильный ветер, Эминент сидел неподвижно, как статуя. Китаец ждал с терпением Будды. Не происходило ровным счетом ничего, если не обращать внимания на кальвадос в стакане барона — напиток бурлил, как при кипении, распространяя запах абрикосовой косточки.

Прядь волос, пуговица и портрет старика дрожали, словно лежали на подносе, который держит рука дряхлого лакея. Мало-помалу они превращались в то, чем были изначально — в куски бумаги. Наконец бумага вспыхнула, обратясь в горстку пепла, и сизые хлопья разлетелись по харчевне.

Эминент открыл глаза — белые, слепые.

— Почему вас интересует этот мальчик, герр Чжоу?

— Века и миллионы, — повторил китаец, наклонясь вперед. — У меня было видение. Если у конца света есть имя, оно соответствует имени этого ребенка.

— Ну да, конечно. Родилось дитя, и пророчество гласит, что в нем — гибель мира… Вечная сказка о божественном младенце и царе Ироде. Рад вас успокоить, герр Чжоу. Из мальчика не вырастет ничего путного. Я видел далеко не все, но и обрывков достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Нам незачем становиться Иродами. Ваш мальчик — нищий философ с завиральными идейками. Библиотекарь, потешный борец с авторским правом — оно якобы противоречит делу просвещения. Дескать, где, как не в библиотеках, происходит общение с великими предками?!

— Не вижу здесь ничего смешного, герр Эминент!