Механизм пространства

— Наверное. Если ты так считаешь.

— …членом парламента, президентом Лиги Мира…

— Да. Я ничего не слышала о Лиге Мира. Но я верю тебе.

— Кровь Христова! О чем мы говорим?

— О нас.

— Я видел тебя на шхуне. В зеркале.

— Это была не я.

— Конечно, не ты. Я вообразил себе…

— Нет! Ты ничего не воображал. Это был Эминент.

— Фон Книгге?

— Не называй его так. Он не любит, когда его зовут покойным именем.

— Да мне плевать, что он там любит!

— Не перебивай. Пожалуйста. Мне и так трудно. Я боюсь его. Я обязана ему. И тем не менее я здесь. Когда он начал провоцировать тебя моим призраком, я почувствовала это. Такие вещи нельзя сделать втайне от меня. Я испугалась. Кинулась к нему — к счастью, он находился в Париже. Требовала прекратить, кричала, умоляла…

— Ты унижалась перед ним?!

— Какая разница?

— Огромная! Он не имел права…

— Перестань. У него нет прав — только намеченные цели и средства их достижения. Я просила оставить тебя в покое. Он отказался. Должно быть, хотел, чтобы ты вернулся в Париж. Или решил держать тебя на крючке, не позволяя окончательно вылечиться от меня. Его замыслы не разгадаешь.

— Я хотел вернуться. Очень. Чуть было не напал на капитана…

— Огюст…

— Я бесновался, желая немедленно увидеть тебя. И сумел удержаться на краю. Бриджит, я… Мне кажется, теперь ты безопасна для меня. Мы сидим здесь, и я не хочу рассказывать тебе о своем прошлом. Не хочу копаться в грязном белье, выворачивая его на тебя. Я могу молчать. Просто молчать и ждать, когда же ты наконец доешь салат. Это все ангел… это все они — ангел-лаборант и глаз! Корректный запуск программы…

— Я тебя не понимаю.

— Я сам себя не понимаю. Но Эминент промахнулся. Я научился справляться с приступами. Или меня научили — не спросясь разума, обратились к телу. Нам дозволено быть вместе.

— Я уеду завтра утром. Ты предупрежден, а значит, вооружен. Теперь ты будешь знать, увидев призрак: это не я. Это Эминент, который хочет сохранить твою зависимость от меня. Ловля на живца — его любимое занятие. Когда понадобится, он взмахнет удилищем, и ты прибежишь ко мне хоть с края света, не зная, кто тебя будет ждать на самом деле.

— Уверяю тебя…

— Нет. Это самообман. Завтра мы расстанемся. Я — не призрак. Встречи со мной-настоящей убьют тебя. И никакое зеркало не поможет.

— Я здоров! Клянусь!

— Сомневаюсь.

— Мы можем встречаться, ничего не боясь…

— Ты говоришь так, что тебе хочется верить. Тем не менее я сомневаюсь. Но я рада. Я неслась по дорогам, меняя лошадей. Спешила предупредить, не зная, как тебя спасать, и есть ли он, способ спасения. Чувствовала себя предательницей — все-таки Эминент очень много для меня сделал. Я…

— Бриджит…

— Оказывается, зря. Если ты здоров — зря. Спешка, укоры совести, страх перед грозным благодетелем — все напрасно. Ты спасен ангелом и глазом, кем бы они ни были. Да хоть порождениями бреда! Ты в безопасности. И я рада.

— Бригида…

— Молчи. Я доела салат. Пойдем отсюда.

Много позже, в номере отеля «Золотой крест», она встала с постели, нагая подошла к окну, глядя в сумерки, накрывшие город, и сказала:

— Ты стал очень похож на него.

— На кого? — спросил Огюст.

— На Эминента.

3

На станции царил кошмар Экклезиаста — суета сует.

Везде кишмя кишели синьоры, джентльмены, месье и прочие господа. Одни, толкаясь, лезли в салоны дорожных карет, стараясь занять местечко у окна, другие, бранясь, лезли обратно — бедняги вспомнили, что забыли саквояж, жену или флягу холодного пунша; третьи обживали внешние места — с сигарой в зубах, подсаживаемые слугами, они карабкались на крышу экипажа, совершая чудеса вынужденной ловкости.

Лакеи стояли на запятках, надменные, как принцы инкогнито.

Кондукторы трубили в рожки, как ангелы Апокалипсиса.

Кучера — тощие, жирные, всякие, но неизменно пьяные до полного умиротворения — в ожидании рейса коротали время в трактире, за кружками вина. Их медлительность была сродни закону природы — она имела место быть, и хоть собирай Королевскую комиссию по опровержению. Когда же вопли заждавшихся пассажиров достигали апогея, кучера со вздохом отрывали зады от табуретов, вытирали усы рукавом — платками они брезговали — и делали всем большое одолжение, отправляясь в путь.

Пыль стояла столбом. В ней никто не нашел бы особой разницы, клубись эта пыль за дилижансом, рыдваном, омнибусом, юрким фаэтоном, обещавшим кончить так же печально, как его мифологический тезка, или солидным почтовиком. Лишь один человек выделил в пыли особый, волнующий лично его хвост, и смотрел в серую куреву, пока глаза не заслезились, а карета баронессы Вальдек-Эрмоли окончательно не скрылась из виду.

Что ж, подумал Огюст Шевалье, вот и…

Он не сумел подобрать достойного философического итога. Вот и свиделись? Вот и расстались? Вот и — что? Три дня пролетели самым банальным образом — как единый миг. Бриджит неизменно собиралась уехать утром, но они валялись в постели до позднего завтрака, отъезд откладывался, переносился — пока Шевалье, проснувшись в номере, снятом баронессой, не обнаружил ее собранной, неулыбчивой и совершенно чужой.