Механизм времени

«— …бросьте! — не выдержал я. — Какой народ? Для начала подсчитайте, сколько миллионеров заседает в вашем Конвенте. Вы часом не скупали „национальное имущество“, господин комиссар?

Плоское лицо дернулось, и я понял, что угадал.

— Ее Величеству до самой кончины поминали „ожерелье Королевы“, ценой в сотню тысяч франков. А ваша шайка грабит биллионами и не краснеет. Физиономии у вас и так — хоть трубку прикуривай. Только не от стыда.

Винный дух, исходивший от почтенного якобинца, был безмолвным свидетелем моей правоты.

— Ничего, гражданин маркиз, — комиссар нахмурился, сдвинул треуголку на лоб. — Консьержери вам разъяснит, что к чему.

— Уже.

Я глянул наверх, где под древними сводами сгущался вечерний сумрак. Еще недавно там висели люстры — огромные, тонкого литья. Они исчезли — вместе с цветными витражами, коллекциями рыцарских доспехов, картинами и скульптурами.

— Уже разъяснила, и очень наглядно. Ваши сапожники и скупщики краденого вынесли и продали все, вплоть до дверных ручек и паркета. Здесь был музей, один из лучших во Франции. Вы его уничтожили, а взамен построили курятник. Если он и может напугать, так лишь отсутствием вкуса.

Я ждал, что член трибунала возмутится. Нет, он не стал спорить.

— Значит, мы вас хоть этим, а напугали. Отрадно, гражданин маркиз. Кстати, если вы — ценитель старины… Что написано на Часовой башне?

Удивить меня он точно сумел. Написано? На башне Консьержери по велению Карла V установлены часы, отсюда и название. Две аллегорические фигуры по бокам, лазурный циферблат украшен золотыми лилиями…

Надпись!

— Латынь, насколько я помню. „Механизм Времени, делящий его на равные части…“ Дальше забыл, извините.

— „Равные и справедливые части…“ — без улыбки поправил комиссар. — И еще: „…споспешествует охранять Правосудие и защищать Законы“. Теперь Механизм Времени в наших руках, гражданин маркиз. Мы вершим наше Правосудие, защищая наши Законы. А вы скоро обратитесь в прах, место которому не в музее, а на свалке. Надеюсь, „национальная бритва“ придется вам по вкусу… Уведите!

— В общую? — лениво откликнулся один из санкюлотов.[19]

— Ни в коем случае. На „чердак“, во вторую.

— К тронутым? — уточнил второй стражник. — К колдунам?

Комиссар кивнул и внезапно усмехнулся:

— Если Консьержери — курятник, то мы отправим „аристо“ на насест. Хоть покудахчет напоследок.

Приклад толкнул в спину, лишая возможности поставить точку в разговоре…»

Огюст Шевалье устало закрыл глаза.