Механизм жизни

— А скажите мне, сударь… Где у вас обычно останавливаются иностранцы? Я имею в виду, знатного происхождения?

— Извольте‑с! — портье выскочил из‑за конторки, как пробка из бутылки шампанского. Казалось, он только и ждал этого вопроса. — Гостиниц для указанных вами господ в Петербурге четыре. Дом Серапина, что у Обухова моста, заведение господина Кулона на Михайловской площади; трактир Демута — рядышком, на Большой Конюшенной. И «Лондон» напротив Адмиралтейства

У Шевалье голова пошла кругом.

— Кликнуть извозчика, мсье? Я ему растолкую, чтоб подвез вас к каждой гостинице по очереди. Тут, правда, и пешком недалеко…

Портье изогнулся вопросительным знаком.

— Я бы прошелся пешком. Не заблужусь?

— Никак нет, мсье! — просиял служитель. — Сей момент!

В воздухе мелькнул чистый лист. Из бюро выпрыгнула чернильница. В руках портье, словно по волшебству, возникло перо. Чувствовалось: рисовать карты ему не впервой. Не прошло и десяти минут, как план был готов. Шевалье восхитился: улицы вычерчены ровно, как под линейку, названия подписаны по‑французски и ниже — русской кириллицей, дабы гость мог сличать таблички на стенах домов с картой. Гостиницы и почтамт — отдельно, кружками; «гостиный дом» института — крестиком.

— Превосходно! Вам бы в топографы идти! Вот, возьмите за труды.

Огюст вручил портье серебряный рубль, хотя поначалу думал ограничиться монетой вдвое меньшего достоинства. Здесь она называлась, если верить Волмонтовичу, загадочным словом «poltinnik».

— Премного благодарствую, мсье!

В дверях Шевалье оглянулся:

— Скажите… Зачем у вас в газетах печатаются списки гостей-иностранцев?

— Мсье шутит? — изумился портье.

— Нет, мсье серьезно…

— Иначе нельзя‑с! Как же полиция будет знать, кто изволил посетить Санкт-Петербург?

— Полиция? А зачем полиции это знать?

— А вдруг понадобится кого‑то разыскать? Взять под наблюдение? Нет, мсье, порядок есть порядок. Полиция все должна знать заранее…

Настроение у Огюста Шевалье испортилось категорически.

3

Погода переменилась.

Сделалось ветрено. По небу в панике неслись редкие клочья пуха. Метались голуби, булькая и гадя на что ни попадя. Казалось, пух для облаков драли из них. Палые листья танцевали на тротуаре мазурку. Прохожие щурились, спешили поднять воротники.

Порыв ветра едва не вырвал карту из рук Шевалье. Огюст сверился с планом и отправился на почтамт. Велико было искушение первым делом проверить трактир Демута — вдруг сразу повезет?! Однако чувство долга победило. До улицы, которая так и называлась — Почтамтской — он добрался без приключений. Дважды к нему обращались с вопросами, и Огюст отвечал фразой, которую выучил под руководством Волмонтовича:

— Извинить, я не понимай русски. Французский, нет?

Князь предупредил: фраза намеренно искажена. Чтобы сразу видели: перед ними иностранец. Иначе решат, что издевается. Одному немцу нос расквасили — не умничай, бритая морда! Фраза действовала безотказно. Огюста оставляли в покое, а бородач в поддевке даже перекрестился вслед.

Здание почтамта впечатляло. Три этажа, портики с фронтонами; въезд для экипажей… Не сразу Шевалье отыскал отделение корреспонденции: здесь больше занимались перевозкой пассажиров, нежели письмами. Лишь спустя час, а то и два он выбрался наружу.

Теперь — на поиски!

Сверяясь с табличками на домах, имевшимися, увы, далеко не везде, Огюст двинулся в путь. От жуткой кириллицы рябило в глазах. Засмотревшись на шпиль Адмиралтейства, он не сразу сообразил, что добрался до первой цели.

«Трактиръ „Лондон“» — гласила вывеска.

— Прогулка по городу? Фаэтон, ландо, «эгоистка»?[4]

Хлыщ в сюртуке, протертом на локтях, говорил на хорошем французском. С первого взгляда его можно было принять за поиздержавшегося дворянина. Но второй, более пристальный взгляд рассеивал иллюзию. Фатовато напомаженные усики, цилиндр высотой с Вавилонскую башню, а главное — алчный блеск в глазках выдавали хлыща с головой.

— Осмотр шедевров архитектуры? Иные увеселения?

В скромном желании срубить деньжат по‑легкому он был не одинок. Сбоку подкатился толстячок, задорно сверкая стеклышками пенсне. Привстал на цыпочки, потянулся к уху:

— Доступные мамзели, мсье! Чистые, приветливые! Индийские баядеры? — тьфу, и в подметки, знаете ли…

К ним уже спешил господин феноменального роста, ухмыляясь с неприятным радушием. Более всего он напоминал паяца, растянутого на дыбе. У входа в «Лондон» прогуливался квартальный надзиратель, делая вид, что происходящее его нисколько не касается. Шевалье побоялся даже вообразить, что предложит ему «паяц», — и сбежал в трактир, игнорируя посулы.

— Чего желает мсье? Комнату? Обед?

За стеной звучала музыка, смех; кто‑то, надсаживаясь, провозглашал здравицу. Лестница, застеленная ковром, вела на второй этаж — в номера.

— Я зашел справиться об одной госпоже.

Портье заметно поскучнел. Шевалье сунул руку в карман, позвенел вескими аргументами — и скука превратилась в саму любезность.

— Кого ищет мсье?

— Баронесса Вальдек-Эрмоли, — Огюст бросил на конторку серебряный «poltinnik». — Недавно из Парижа.

Монета исчезла как по волшебству.