Механизм жизни

— И что теперь? — Остатками воли Зануда прогнал видение. — Кликнешь сюда «двунадесять языков»? Я видел горящую Москву. А потом видел горящую Европу. Rassa do! Мне не за что любить русских. Но если бы они сожгли Париж с полудюжиной иных столиц в придачу — они были бы правы! Может, ты и Андерсена переводишь ради революционной пропаганды?

Он задохнулся сырым невским воздухом. Серебряная рукоять трости жгла пальцы.

— Двунадесять языков! — не без удовольствия повторил пан Пупек. — Мысль не из худших, брат Торвен. Но ты прав — войной проблему не решить. А твой Андерсен… Подберешь десяток ударных текстов? Или мне прямо к нему обратиться?

«Революционер Андерсен? Это будет похлеще вдовы Беринг. На баррикады они парня не затащат. А вот касательно всего остального…»

— Пойдем отсюда, — уже мирным тоном предложил поляк. — Холодно, ветер с реки. Еще насморк схватим. Завернем в рюмочную, тут есть неподалеку…

— Нет, Станислас, — Торвен встал как вкопанный. — Ты уж договаривай!

Поляк взял его под руку:

— Пошли, пошли! Не хочу, чтобы Он подслушивал…

4

Александр Павлович Романов, наследник российского престола, не хотел быть царем — ординарным деспотом в бесконечной очереди владык Востока. Ученик республиканца Лагарпа мечтал об иной доле. Он хотел стать президентом — первым президентом Российской федеративной республики. Ради этого царевич даже перешагнул через кровь — согласился возглавить заговор против отца.

Республика стоила отцеубийства.

Император Александр не тратил времени даром. Сразу же после коронации он отправил послание Томасу Джефферсону, президенту Северо-Американских Штатов и творцу Декларации Независимости. Тот ответил. В письмах, написанных хитрой «цифирью», рождался план преобразований. Вокруг царя сплотился кружок «молодых друзей». Верховодил Ежи Чарторыйский, желавший помочь России стать свободной — ради свободы родной Польши.

Za naszą wolność i waszą!

Шли годы. Смутный вначале замысел обрастал плотью. Этому не смог помешать даже обезумевший от жажды всевластия корсиканец. Разгромив Наполеона, Александр вернулся из Парижа — и продолжил работу. В 1817 году Польша получила Конституцию. На открытии сейма царь впервые открыто заявил о том, что ждало впереди Россию.

И ошибся — враги оказались предупреждены слишком рано.

В 1818 году Конституция России — Уставная грамота — была подписана. Началось создание тринадцати российских «держав» — штатов. Первой на очереди была Москва. Свой полувековой юбилей Александр думал встретить на посту Первого Президента. Юбилей он обещал отпраздновать в Варшаве, столице братской страны — независимой Польши. До желанной цели оставалось чуть-чуть — шажок-другой…

Не сложилось.

Против выступили все — от царских родичей, грозивших Александру участью его отца, до диких помещиков, готовых собирать по медвежьим углам ополчение в защиту «традиций». К тому же Европа, на помощь которой царь рассчитывал, вновь занялась революционным огнем.

Александр устал от борьбы. Александр сдался.

Александр предал.

Тогда упавшее знамя подхватили другие…

— Ты меня что, вербуешь?

— Нет. Здесь, брат Торвен, справятся без тебя. У вас же с Эрстедом найдутся дела дома. Мне почему‑то кажется, что именно ты напишешь первую Конституцию Дании.

— Я не верю в Конституцию. Я не верю в прогресс. В Объединенную Европу я тоже не верю. И вообще, мне хочется в Китай. Знаешь, Станислас, я даже тебе завидую…

— Не раскисай, пехота! Надеюсь, вечером ты свободен? Издатель Смирдин по случаю открытия нового магазина устраивает шикарный банкет для ее величества Литературы и ея верных слуг. Приходи! Выпьем, краковяку отчебучим!

— Чижик-пыжик с головой угодил в Фонтанку!
А панёнка и гусар пляшут спозаранку!

Сцена третья Итак, ваш сын безумен…

1

Утром следующего дня, собираясь на встречу с Эрстедом, Зануда в очередной раз оценил достоинства новообретенной супруги. Пин‑эр оказалась готова к выходу раньше его самого. Она поначалу не доверяла европейским нарядам, но теперь вошла во вкус, не только удачно подбирая одежду, но и быстро в нее облачаясь без посторонней помощи — что женщинам, судя по семейному опыту Торвена, было не свойственно.

Длинная тальма-безрукавка, плащ с лисьей опушкой, мягкий берет кокетливо заломлен набок — фрекен Фурия уступила место фру Прелести. Китаянка лукаво подмигнула: любуйся, муженек!

С такой женой не стыдно и на люди выйти…

Зануда сглотнул. Следовало сказать какой-нибудь комплимент. Он совсем уж было собрался, но вместо этого громко кликнул извозчика. «Дело прежде всего!» — убеждал себя Торвен, забираясь в пролетку. Уши его пылали двумя факелами, и от смущения он уставился на кучерскую спину, словно там были записаны все тайны мира.

Увы, спину украшала всего лишь бляха из жести, гласившая: «Нумер 543». Над «нумером» начинались широченные плечи, бычья шея извозчика и, наконец, — шапка ярко-желтого, предписанного ездовому сословию цвета.