Механизм жизни

В следующую секунду память догнала его. 1813 год, октябрь. Вечер у походного костра. Тогда, в бликах пламени, бледное лицо Волмонтовича выглядело пепельным. А потом князь снял черные окуляры…

Торвена пробрал озноб.

«Вы, кажется, датчане? По поводу пленных?.. Я уже расстрелял эту сволочь…»

— О, у нас гости! — до князя, кажется, лишь сейчас дошло, кто перед ним. — Рад видеть всех в добром здравии. Что привело вас в это логово тирании?

Странное дело: сколько лет знакомы, а Зануда все не мог привыкнуть ни к мрачному юмору поляка, ни к самому Казимиру Волмонтовичу как явлению природы.

— Не время веселиться, — он решил брать быка за рога. — Эминент в Петербурге! Не знаете, где сейчас полковник? Вам грозит опасность…

— Да‑да, полковник…

Волмонтович в задумчивости прошелся от стены до стены. Резко остановился, щелкнув пальцами на манер испанских кастаньет. Качнулся с пятки на носок.

— Полковник отправился на рекогносцировку.

— Простите?

Известие об Эминенте князь явно пропустил мимо ушей. Это было совсем не похоже на осторожного, предусмотрительного Волмонтовича.

— Располагайтесь!

Широким жестом пригласив гостей в апартаменты, князь убрел куда‑то в глубь квартиры. Торвен последовал за ним. В гостиной князя не обнаружилось.

— Подождем, — вздохнул Зануда. — Я все-таки надеюсь получить вразумительный ответ.

Пин‑эр с сомнением покачала головой, но все же присела на обтянутый набивным шелком диванчик у окна. Торвен выбрал место за столом — с таким расчетом, чтобы видеть входную дверь. Он покосился на китаянку — та сидела как на иголках.

В глазах девушки читалась тревога.

— А, вот вы где!

За время отсутствия Волмонтович успел облачиться в новехонькую шинель. На голове его красовался шелковый цилиндр — такой высоченный, что ловкий фокусник спрятал бы туда двух-трех кроликов и голубку в придачу. Без привычного черного плаща князь выглядел незнакомцем. В руках он нес два ларца, которые с грохотом водрузил на стол.

— Пардон, меня ждут дела. Нет-нет, сидите!

— Мне необходимо увидеться с гере Эрстедом!

— Так ждите его здесь.

В первом ларце обнаружилась пара пистолетов незнакомой Торвену системы. Князь взял оба, отошел к стене и замер — словно раздумывал, как половчее спрятать оружие под шинелью.

— Вы уверены, что полковник скоро вернется?

— А? — Черные окуляры неприятно сверкнули. — Разумеется, вернется. Если только не уплывет за угрями в Америку…

Не договорив, князь шагнул к столу так стремительно, что Зануда вздрогнул. Однако Волмонтович всего лишь вернул пистолеты на место. Пробормотав: «Ясна панна!» — он сорвал с головы цилиндр и церемонно раскланялся перед Пин‑эр. В ответ с губ китаянки слетел тихий стон; точнее, жалобное поскуливание. Но девушка взяла себя в руки. Встав, она старательно изобразила книксен.

— Ваша супруга — ангел, пан Торвен! Мои поздравления!

— Благодарю…

«Откуда вы знаете, что я записал фрекен Пин‑эр своей женой?!» — хотел спросить Зануда. И не спросил. Поведение Волмонтовича не располагало к логической беседе.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — он сделался до оскомины вежлив. — Вы здоровы? Может быть, подошло время лечения электричеством?

— Я? Нездоров?

Волмонтович с изумлением воззрился на доброжелателя. Даже окуляры снял, что случалось с ним редко. В глазах князя клубился туман, заволакивая взгляд бессмысленной мутью.

— Нет, вы только послушайте! Я нездоров!

Князь расхохотался. Смех его напоминал карканье вороны. Швырнув цилиндр на стол, он чуть ли не бегом пересек комнату и остановился у окна, спиной к гостям. Торвен замялся, не зная, как продолжить разговор, и в его ладонь лег сложенный вчетверо лист бумаги.

Стараясь не шуршать, он развернул записку.

«Chien — terreur. Prince — malheur».[36]

Флюидического «пса», который, если верить рассказу Эрстеда, был заключен в девушке, Торвен воспринимал скорее как метафору. Однако сомневаться в чуткости китаянки не следовало. «Метафора» чуяла беду. Что же стряслось с князем?!

— У меня болит сердце, пан Торвен.

Волмонтович смотрел на него в упор. Прятать записку было поздно. Но князь, кажется, не интересовался чужой перепиской.

— Виной тому не болезнь, нет! Могу ли я спокойно смотреть на то, что кровавый тиран делает с моей родиной?

На щеках Волмонтовича проступили багровые пятна. Так выглядят больные чахоткой — или крайне взволнованные люди. Святой Кнуд! Куда подевалась обычная невозмутимость князя? Такого Волмонтовича Торвен видел впервые.

— Пся крев! Коронованный мерзавец задумал уничтожить Польшу! Вы читали его проклятый Манифест? «О новом порядке управления и образования Царства Польского»?!

— Увы, не читал.

— И правильно. Вам‑то зачем? — в голосе князя звучала горечь. — Думаете, русский медведь ляжет спать? Ошибаетесь! Польша ему на один зубок! И знаете, что он сделает с вашей фрау Данией?

Дикой кошкой прыгнув к столу, Волмонтович распахнул второй ларец и выхватил оттуда пару «барабанщиков». К счастью, стволы их были направлены в потолок, а не на слушателей.