Механизм жизни

А они с Волмонтовичем угодили прямиком в ров со львами.

— Мы с князем дурно воспитаны. — Эрстед шагнул вперед. — Нам чрезвычайно не нравится, когда нас пытаются убивать. Надеюсь, ваше сиятельство примет это во внимание…

Он осекся, не поверив своим ушам. Нет, ему не померещилось: Иван Алексеевич смеялся. Содрогаясь всем телом, выпростав руки и ударяя ладонями по подлокотникам «трона», — хохотал, как ребенок. По щеке Гагарина катилась одинокая слезинка.

Уж не повредился ли он рассудком на краю могилы?

— Уморили вы меня, господа. Как есть, уморили! Неужто и впрямь решили, что я пригласил вас для смертоубийства? У меня в доме?

— А что, твоя милость велит вывести нас на двор?

Волмонтович поднял руку, желая снять окуляры, но передумал. Тонкий слух поляка говорил: к дверям никто не подкрадывается.

— Прошу вас, садитесь. Мне трудно задирать голову, беседуя с вами.

Мазнув взглядом по креслам, словно выискивая скрытый подвох, Волмонтович демонстративно хмыкнул — и сел в то, что ближе к двери.

Эрстед занял соседнее.

— Мне осталось недолго, господа. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я не намерен мстить. Поздно, да и глупо, если по чести. Но я хочу… я должен… Князь, мне жизненно необходимо это знать! Как вы отослали домой мою смерть?

— Она ваша? Панна Хелена? — Волмонтович в свою очередь захохотал, что с ним случалось редко. — Курвина дочь! Так и знал: не моя! То, пше прашем, зачем вы послали ее ко мне?

Прежде чем ответить, Гагарин извлек из складок шлафрока миниатюрный гробик, на поверку оказавшийся табакеркой. Эрстед кисло поморщился. Его всегда раздражало пристрастие мистиков к дешевым эффектам. Сенатор, меценат, заговорщик, наконец, — а туда же! Сняв золоченый футляр с непомерно длинного ногтя на мизинце левой руки, Иван Алексеевич зачерпнул из «гробика» малую толику табачка, сделал понюшку…

Лицо его посвежело, на щеках проступил румянец.

— Я виноват перед вами. Мне требовался второй номер для Сверчка. Вы, князь, подходили по всем статьям: поляк, эмиссар Чарторыйского, офицер с боевым опытом… Увы, добром вы не соглашались. Пришлось прибегнуть к особым методам.

— Но вам‑то чем помешал император?! — не выдержал Эрстед. — Вы же в фаворе!

— Я хорошо помню Сенатскую площадь в декабре 1825‑го. Не все тогда пошли на эшафот и в Сибирь. Оставшиеся — не забыли и не простили. Братство может проиграть сражение, но не войну. Ах, какие были идеи! Соединенные Штаты России, Объединенная Европа… Нынешние горе-прогрессисты, утратив всякий смысл, простодушно-циничны. Завтрашние консерваторы станут наглыми циниками. Настоящее человечества есть ложь, и ложь организованная! Но человечество станет воплощенной истиною, когда перевооружится новым устройством общества… и начало будет положено в России!..

Гагарин умолк, переводя дух. Только сейчас Эрстед увидел, как мало жизни осталось в этом человеке. И поразился силе воли князя, которая одна, надо думать, удерживала Ивана Алексеевича на белом свете.

— В 1825‑м мы рассчитывали на людей и силу оружия. На сей раз я решил заручиться дополнительной поддержкой. Моя смерть… Не стану утомлять вас, господа, подробностями нашего с ней договора. Скажу лишь, что Хелена была заклята на три сердца. Императора она забрала бы сразу, Сверчка — вскорости; вас, князь, — спустя некоторое время. Что ж, она и так заберет троих. Орловский уже мертв, я — умираю.

— Кто третий? — Волмонтович наклонился вперед. — Говорите!

— Не знаю. Слово чести, не знаю.

— Зачем же ваша милость ломает эту комедию?

— Я предлагаю честный обмен. Вы рассказываете мне, как вам удалось сорвать мой план, — а я помогаю вам избежать гибели от рук моих союзников. Без сомнения, они жаждут вашей крови. Договорились?

Во взгляде Волмонтовича, обращенном к Эрстеду, стоял вопрос. Поляк и сам слабо понимал, каким образом справился с Вражьей Молодицей.

— Хорошо, — кивнул датчанин. — Мы согласны. Во всяком случае, я попробую.

Он взял паузу, собираясь с мыслями.

— Скажите, Иван Алексеевич… Вы знаете, что такое «лейденская банка»? И что происходит с ней в поле действия сильного магнита?

Вместо ответа Гагарин взял вторую понюшку.

3

— Пан никуда не бежит. Пан кульгавый, расшибется…

Торвену показалось, что сзади никого нет, кроме пистолета. Это пистолет разговаривает. Ствол вместо пули выбрасывает слова — точно в цель. Стараясь идти как можно медленнее, Зануда сделал шаг, другой, третий.

— То пан молодец…

Ствол исчез. Ничего больше не упиралось в спину. Но голос остался — за плечом, где и полагается стоять лукавому бесу. Конвоир, кем бы он ни был, знал свое дело. Так безопаснее, да и надежнее — сохранять дистанцию между собой и хромым пленником.

«Военная косточка?» — подумал Зануда.