Мехлис. Тень вождя

Уместно сослаться и на мнение заместителя начальника Центрального штаба партизанского движения полковника И. Г. Старинова, который встречался с Мехлисом на Западном фронте в качестве начальника нештатной оперативно-инженерной группы, направленной Наркоматом обороны для устройства заграждений и подрыва мостов. Когда у офицера-подрывника родилось смелое предложение совершить рейд по немецким тылам, окончательное решение по нему выносил начальник ГУПП, он же — член Военного совета фронта. Лев Захарович выслушал собеседника настороженно, подозрительно. Потребовал полные данные на всех, кто просился в тыл врага. «…Решил, что никаких данных Мехлису о саперах… не дам, — писал Старинов. — Вдруг кто-либо пропадет без вести на оккупированной территории? В таком случае его семье не сдобровать. Этот циничный деспот припомнит все».[123]

Документы, относящиеся к осени 1941 года, позволяют, на наш взгляд, предполагать, что Лев Захарович все же не сразу пришел к формуле: «Каждый, кто попал в плен, — предатель». В конце октября он получил информацию о том, что на одном из участков фронта немцы прибегли к откровенной гнусности: идя в наступление, они пустили впереди себя пленных красноармейцев. Когда враг приблизился, советские воины открыли огонь. Пленные стали разбегаться, фашисты принялись расстреливать их сзади.

В директиве Мехлиса от 31 октября всем командирам и военкомам частей, которая излагала обстоятельства происшедшего, нет и попытки проанализировать ситуацию. Что в любом случае следовало стрелять по своим, у Льва Захаровича не было сомнений. О чем речь, если еще месяц назад сам вождь благословил такую линию поведения, когда Жданов и Жуков доложили ему, что под Ленинградом фашисты впереди своих войск пускают стариков, женщин и детей, по сталинской терминологии — «депутатов». «Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам, — продиктовал Верховный в ответной телеграмме Жданову и Жукову. — Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожать в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой совет: не сентиментальничать… Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно, являются ли они вольными или невольными врагами…»[124]

Что ж, если мирное население, оставшееся на оккупированной территории, объявлялось «врагами», по которым следует «бить вовсю», то красноармейцы, попавшие в плен, оказывались таковыми как бы само собой. И все же во взглядах Мехлиса был свой нюанс. «В разъяснительной работе подчеркивайте, — указывал начальник ГлавПУ в упомянутой выше директиве, — что лучше смерть в бою, чем позорный и мучительный плен, кончающийся непременно смертью. Не должно быть ни одного красноармейца, который не знал бы об этой провокации».

Иные интонации, чем у вождя, звучат и в листовке, написанной армейским комиссаром 1-го ранга по этому поводу. Интересна работа его мысли, которую легко проследить по поправкам, вносимым им в текст. Пленных красноармейцев он именует товарищами-братьями, сынами великой Советской страны, взывает к их гражданским и семейным чувствам. Не терять ни одной минуты, использовать для побега любую возможность, призывает он, а «мы встретим вас как братьев».[125]

Хочется думать, что это не пропагандистский трюк, что проявления человечности по отношению к людям, оказавшимся во вражеском плену, у Льва Захаровича тогда еще сохранились. Может быть, потому, что, в отличие от Сталина, он постоянно был на фронте, знал подлинную армейскую действительность не понаслышке. А возможно, оттого, что осенью 1941 года еще не до конца был ясен масштаб наших потерь пленными, а значит, и степень ожесточенности по отношению к ним еще не носила крайнего характера.

И тем не менее говорить о какой-то принципиально самостоятельной линии Мехлиса, отличной от сталинской, вряд ли правомерно. Вера в вождя, в правильность его установок, укоренившаяся в сознании и душе Льва Захаровича с далеких 20-х, в эти дни лишь крепла. Весьма наглядно свидетельствует об этом и его линия поведения в ходе командировок в войска.