Мекленбургский дьявол

Подобравшись как можно ближе к поместью, мы молча обошли усадьбу со всех сторон, окружили и начали медленно сжимать кольцо. Рожков, как и обещался, перемахнул через невысокий забор первым и словно растворился в темноте. В этом, кстати, главная трудность ночного боя. Мало того что местность незнакомая, еще и ни черта не видно. Правда, я на такой случай распорядился приготовить факелы, но, к счастью, они не понадобились.

Подувший с моря свежий ветерок начал разгонять облака, и в прорывах между ними показался месяц, осветивший своим неверным светом окрестности и готовых к бою казаков с охотниками.

– Вот оно, волчье солнышко, – осклабился кто-то из панинских ратников, страшно блеснув белками глаз. – Вовремя взошло!

– Что? – переспросил, не расслышав, я.

– Известное дело, – охотно пояснил солдат, явно бывший прежде разбойником. – Когда подбираешься, так оно и не нужно вовсе. А как до дела дошло, так очень кстати!

– Ну-ну, – ухмыльнулся я, припомнив точно такую же ночь, когда я с только что нанятыми на службу русскими каторжниками крался к датским палаткам.

Впоследствии это назвали Кальмарской резней, а ко мне среди европейской аристократии навсегда прилипла репутация злодея и головореза. Видимо, что-то в моем лице в этот момент переменилось, и говорливый поспешил заткнуться.

В этот момент где-то в усадьбе раздалось собачье рычание, через мгновение перешедшее в радостное повизгивание. Судя по всему, Рожков не соврал, и собаки его признали. Затем послышались звуки разговора, потом какой-то хрип, и снова наступила тишина.

– Наш черед! – радостно прошептал все тот же охотник, и ловко, будто змея, перелез через ограду.

За ним тут же последовали остальные и, уже не таясь, рассыпались по территории имения, вырезая так и не проснувшихся сторожей.

Никакого боя не случилось. Судя по всему, татары даже не поняли, что за напасть на них свалилась. Большинство отправились в свой мусульманский рай, даже не проснувшись, а те, кому «повезло» больше, предстали передо мной.

– Узнаешь? – спросил я у Рожкова.

– Еще бы, – с ненавистью отозвался тот, играя желваками.

Те тоже его признали, несмотря на то что боярский сын успел немного привести себя в порядок и переодеться в чистую рубаху и порты, а так же побрить голову. Старший из пленников даже что-то прокричал нашему перебежчику, отчего тот сразу потемнел.

– Ругается? – поинтересовался я, но Михаил мне ничего не ответил.

– Он сказал, – пояснила непонятно откуда выскочившая Нахат, – что сын русского раба хорошо ублажает знатных господ!

– Ты откуда здесь взялась? – удивился я.

– Я с господином Вацлавом, – пискнула девушка, прячась за спину чеха.

– Черт с вами! – махнул я рукой, после чего обернулся к застывшему как соляной столб бывшему полонянику и сказал, показывая на татар: – Они твои. Что хочешь с ними делай, только чтобы не орали!

– Благодарю, государь, – выдавил из себя Рожков, обнажая подаренную ему саблю.

Не знаю уж, что сотворил с ними потерявший сына отец, но, когда вернулся, смотреть на него было страшно. Но это случилось позже, а пока передо мной предстали освобожденные рабы. Дюжина мужчин и три женщины.

– Кто такие? – спросил я у Михальского.

– Поляки, русины, московиты, – пояснил Корнилий. – Женки, судя по говору, из-под Киева.

– Понятно. Сражаться могут?

– Может, и могут, – пожал плечами бывший лисовчик, – только вот станут ли?

Посмотрев на них внимательнее, я сразу же понял, что он имел в виду. Стоят сгорбившись, в глазах застыл страх. Что такое воля, они, судя по всему, давно забыли, и теперь мы вторглись в их жалкое, но при этом ровное и почти спокойное существование. Лишь когда вернулся перепачканный кровью Рожков, на лице одного из них появилось нечто вроде надежды.

– Михайло, ты ли это? – спросил он.

– Я, – коротко ответил тот.

– Как же это?

– Русский государь пришел Крым воевать, – пояснил боярский сын своим товарищам по несчастью. – Теперь я ему служу!

– А говорили, в Москве какой-то немец царствует?

– Хорош врать, старинушка, – прервал я освобожденного. – Скажи лучше, чем занимались у татар?

– Как чем? – удивился тот. – Я с Войцехом и Микиткой в погонщиках. Ефим – шорник. Маланья кашеварила…

– Ясно. Корнилий, озадачь людей работой, а после пусть с нашим невеликим обозом идут. Нечего их здесь оставлять.

– Сделаем.

– А ты, – снова обратился я к Рожкову, – повтори-ка мне, какая у стен Кафы высота?

– Шесть саженей, государь.

– Тогда вот что, разберите часть крыши этого дома, слава богу, хоть не запалил никто.

– Как можно, государь, – вклинился в мой монолог Панин, – огонь в темноте далеко видно, сразу бы вся округа про беду прознала!

– Это верно. А из стропил наготовьте штурмовых лестниц нужной высоты. Чтобы на себе не волочить, добудьте коней. А коли не сыщете, то несколько повозок, сами в них впряжемся и пойдем. Федя, выставь из своих охотников дозоры вокруг.

Обернувшись к помалкивающему до сих пор фон Гершову, распорядился: