Мексиканский для начинающих

Дух Илий по неопытности и от подземных переживаний прочно застрял в образе голого призрака. Он не решался на новые попытки возврата, боясь навредить, усугубить и окончательно закоснеть.

Стесняясь, хоронясь в углах и стенах, скитался по асьенде, ища запропастившегося дона Борда, посоветоваться. Положение Илия было незавидным, похуже Васькиного, который просто дрых на столе, с изумрудом в заднице.

Шурочка меж тем протирала спиртом обе пары ушей — живые и золотые. Она страдала по Васькиным — небольшим, аккуратным, как равьоли. Но долг есть долг, и Алексей Степаныч не признавал сентиментальности.

— Желаю знать про собаку! — настойчиво сказал Пако.

— Ты в уме ли? — вздрогнула Шурочка. — Нашел время!

Пако придвинулся, сжимая в руке пассатижи.

— Рассказывай! Не то уши к носу присандалю!

Шурочка побледнела.

— Ну, — у попа была собака.

— Слыхал, — поморщился Пако. — Дальше, дальше!

— Он ее любил. — Шурочка всхлипнула. — Она съела кусок мяса — он ее убил. — И вдруг разрыдалась, орошая слезами Васькино тело.

— Так и знал! — злорадно воскликнул Пако. — Намек! Криптограмма! Кто собака? Я — собака! Пришьют за кусок, словно дворняжку! И ты с ними заодно, изменница!

Он размахивал пассатижами, скалился и утробно ворчал, как цепной пес на пороге людоедства. Шурочка приникла к Ваське, последней надежде под общим наркозом… Только чудо оставалось про запас. Конечно, это вещь штучная, тонкой ручной работы, не для каждого и не на каждый расхожий день, но в Таско, видно, особенная серебристо-призрачная среда, располагает. И свершилось — прямо из белой стены вышел еще один голый Васька!

С минуту Шурочка разглядывала обоих и, не найдя отличий, лишилась чувств, раскинувшись на столе, именно в той его части, где подавился костью турок. Выпали из рук золотые уши богини Икс-Чель и, мелодично позвякав, замерли на полу, тоже бесчувственные, глухонемые.

К чуду надо быть более-менее подготовленным. Иначе вышибает из седла. И обморок, пожалуй, самое верное решение — надежная защита организма.

Пако, узрев второго Ваську, быстро поставил справедливый в целом диагноз — первый дал дуба, испустил дух, который и явился в призрачной форме корить, упрекать, обвинять. А за этим, расширял Пако диагноз, последуют и другие обвинители в форме федеральной полиции, фискалии, прокуратуры республики и прочей мутоты. Век не отвяжешься — зарезал, собака, иностранца! Все пошло насмарку! Посадят, как пить дать — посадят! Подсадят, сволочи, подсадят! Новая мысль совместно с прочно укоренившейся — пришьют, гады, пришьют! — иссушила Пакин мозг, размолола в серый порошок. Все поплыло перед глазами — Шурочка, Васьки, собор Святой Приски, какая-то черно-красная птица в окне, напоминавшая немецкий флаг с клювом…

Да тут еще призрак, подванивая серой, нес историческую околесицу.

— И двое братьев жили в Туле, — начал он слишком издалека. — Родились оба под Венерой. Один под Утренней звездой. Другой — под проклятой Вечерней. Один был царь, другой шаман, наполненный кипящей злобой. И брат, чудовищный злодей, сгубил божественного брата, коварно пульке опоив. Скончался царь Кецалькоатль, но превратился в огненного змея. Кем стал шаман, ты знаешь, Пако? Ты знаешь — шелудивым псом! И ты его прямой наследник по имени…

— Заклинаю — не произноси! — пошатнулся Пако.

— Шолотль! — вскричал призрак, тыча перстом.

Взвизгнув, будто отдавили хвост, Пако упал на четвереньки. И в этот мифологически-спрессованный миг кролик Точтли, одуревший от наркоза, выскочил из настольного Васьки, запрыгал кренделями по операционной трапезной.

Всегда есть последняя капля, которая до конца протачивает и переполняет. Кролик добил, расколол вдребезги Пакину плошку подрасплесканного уже разума.

Не то чтобы Пако сошел с ума, потерял рассудок или трехнулся — просто спятил, бесповоротно, оборотясь в немыслимое прошлое, которое обязывало. Сделав легавую стойку, он бросился на кролика. Да разве ухватишь бога пьянства и разврата без специальной натаски?

Кролик Точтли сиганул в окно и, резво петляя, скрылся средь розовых кустов, лопухов и бугамбилий.

А Пако виновато заскулил, виляя пассатижами, но встряхнулся. Перемахнул через подоконник, шумно принюхался и пустился рысцой с загогулинами по следу, намереваясь взять кролика измором.

— У каждого свои заботы, — вздохнул Илий, подходя к столу.

Васька послушно спал под присмотром наркоза и глаза Моктесумы. Бесчувственную Шурочку одолевали какие-то видения — губы шевелились, веки подрагивали, сходились брови. Вот-вот очнется. В общем, царили мир и покой. «Достаточно скитаний, — думал Илий, — пора домой, под Васькино сердце, к родному очагу». Хотел прилечь на третье застольное место, но прежде надо избавиться от призрачности, раз и навсегда. Хорошо, если дон Борда поможет. Иначе страшно вообразить! И призрак скорбно вышел в дверь. К сожалению, оставив без присмотра целых три пары заманчивых ушей.

Перпендикулярные видения

Когда человек без чувств, он не видит снов. Его посещают видения.