Мелкие боги

– И есть я, – встрял Дидактилос, доставая свиток с полки.

– Учитель говорит, что мир в основном стар и смешон.

– И в нем вечно не хватает выпивки, – добавил Дидактилос. – Боги… – вполголоса пробормотал он и достал еще один свиток. – Ты хочешь узнать все о богах? Вот «Мышления» Зенона, вот «Банальности» старика Аристократа, вот глупые от первой до последней строчки «Отвлечения» Ибида, а также «Гимметрии» Легибия и «Теологии» Иерарха…

Пальцы Дидактилоса так и танцевали по полкам…

В воздух поднимались клубы пыли.

– И все это книги? – спросил Брута.

– О да. Здесь их всякая сволочь пишет.

– И люди могут их читать?

Вся жизнь Омнии подчинялась одной книге. А здесь были… сотни трудов…

– Ну, конечно, могут, если захотят, – пожал плечами Бедн. – Но сюда почти никто не заходит. Эти книги предназначены не для чтения. Скорее для написания.

– Мудрость веков, так сказать, – откликнулся Дидактилос. – Если хочешь доказать, что ты настоящий философ, ты обязан написать книгу. Потом ты бесплатно получаешь свиток и официальную философскую тогу.

В центре залы стоял большой каменный стол, освещаемый лучами солнца. Бедн развернул часть свитка. В золотистом свете заиграли яркие цветы.

– «О Прероде Растений» Оринжкрата, – пояснил Дидактилос. – Шестьсот растений и их использование…

– Как красиво, – прошептал Брута.

– Именно, в этих целях растения тоже можно использовать, – подтвердил Дидактилос. – О чем, кстати, совсем позабыл старина Оринжкрат. Молодец. Бедн, покажи-ка ему «Бестиарий» Филона.

Был развернут еще один свиток. Множество изображений животных, тысячи непонятных слов.

– Но… рисовать животных… это неправильно… Разве у вас не запрещено…

– Здесь собраны изображения практически всех живых тварей, – пояснил Дидактилос.

Искусство входило в список вещей, которые в Омнии крайне не одобрялись.

– А эту книгу написал сам Дидактилос, – сказал Бедн.

Брута посмотрел на изображение черепахи. На ней стояли… «Слоны, это слоны», – услужливо подсказала ему память, навсегда запечатлевшая мельком просмотренный бестиарий…На спине у черепахи стояли слоны, которые держали что-то большое, с горами и океаном, гигантским водопадом, обрушивающимся с края…

– Как такое может быть? – удивился Брута. – Мир на спине черепахи? Почему все постоянно твердят мне об этом? Это не может быть правдой!

– Расскажи это мореплавателям, – хмыкнул Дидактилос. – Любой из них, кто хоть раз заплывал в Краевой океан, знает, что наш мир – плоский. Зачем отрицать очевидное?

– Да нет же! Мир – это идеальная сфера, вращающаяся вокруг сферы Солнца. Так говорится в Семикнижье. И это… логично. Так и должно быть.

– Должно? – переспросил Дидактилос. – Ничего не знаю о том, что должно быть, а что – нет. «Должно» – это слово философами не применяется.

– А… это что такое? – Брута указал на окружность, расположенную сразу под изображением черепахи.

– Это карта, – пояснил Бедн.

– Карта мира, – добавил Дидактилос.

– Карта? А что такое карта?

– Это такая картинка, которая показывает, где ты находишься, – объяснил Дидактилос.

Брута в изумлении уставился на карту:

– А откуда ей-то об этом знать?

– Ха!

– Боги, – подсказал Ом. – Мы пришли сюда, чтобы расспросить его о богах.

– И это все правда? – спросил Брута.

Дидактилос пожал плечами:

– Может быть, может быть. Мы – здесь и сейчас. А все остальное – лишь догадки. Во всяком случае, я так считаю.

– То есть ты сам не знаешь, правда это или нет?

– Я думаю, что это может быть правдой, – ответил Дидактилос. – Но могу ошибаться. Быть философом – это значит сомневаться.

– О богах, о богах с ним поговори… – еще раз подтолкнул Ом.

– Боги… – едва слышно произнес Брута.

Его разум был словно охвачен огнем. Люди пишут все эти книги, а сами ни в чем не уверены, сомневаются. Вот он – уверен, и брат Нюмрод – уверен, а уверенностью дьякона Ворбиса вообще можно гнуть подковы. Уверенность – та же скала.

Теперь он понимал, почему при разговоре об Эфебе лицо Ворбиса серело от ненависти, а голос напрягался, будто натянутая проволока. Если истина вдруг перестает существовать, что остается? Эти самодовольные старикашки, посвятившие всю свою жизнь разрушению опор мира, могут предложить одну лишь неуверенность. И они этим гордятся?

Бедн стоял на небольшой стремянке и перебирал свитки на полках. Дидактилос сидел напротив Бруты, не сводя с него своих невидящих глаз.

– Тебе это не понравилось, верно? – спросил философ.

Брута ничего не ответил.

– Знаешь, – сказал Дидактилос почти небрежно, – говорят, что у слепых людей, подобных мне, очень хорошо развиты другие чувства. Только это неправда. Таким образом эти сволочи хотят искупить свою вину. Подобные сплетни избавляют их от обязанности испытывать к нам жалость. Но когда ты не можешь видеть, ты начинаешь учиться слышать. Прислушиваешься, как люди дышат, какие звуки производит их одежда…

Появился Бедн с очередным свитком.

– Не нужно было так… – голосом, полным страданий, произнес Брута. – Все это… – продолжить он не смог.