– То же самое можно сказать об истине, – продолжал Ворбис. – Некоторые понятия кажутся истинными, имеют все признаки истины, но в действительности истиной не являются. Настоящую истину иногда приходится защищать лабиринтом лжи.
Он повернулся к Бруте:
– Ты меня понимаешь?
– Нет, господин Ворбис.
– Я пытаюсь объяснить тебе, что все воспринимаемое нашими органами чувств не является
– Но сейчас, господин, я знаю только тривиальную истину, истину, находящуюся на поверхности, – промолвил Брута.
Он ощущал себя так, будто бы балансирует на краю пропасти.
– Так мы все начинали, – мягко заметил Ворбис.
– Так эфебы убили брата Мурдака или нет? – настаивал Брута.
Он уже занес ногу над бездной.
– Я объясняю тебе, что в глубинном смысле истины они сделали это. Своей неспособностью воспринять его слова, своей непримиримостью они, несомненно, убили его.
– Но в
Они прошли мимо фонтана. Стальной наконечник посоха дьякона мерно стучал в ночи.
– Тебя ждет блестящее будущее в церкви, – ответил наконец Ворбис. – Наступает время восьмого пророка. Время экспансии и огромных возможностей для тех, кто истинно служит Ому.
Брута смотрел в пропасть.
Если Ворбис прав и свет, делающий тьму видимой, существует, то в пропасти той живет тьма, непроницаемая для любого света. Тьма, очерняющая свет. Он подумал о слепом Дидактилосе и его лампе.
А потом вдруг услышал собственные слова:
– С людьми, подобными эфебам, перемирие невозможно. Условия любого договора нельзя считать обязательными, если таковой договор заключен между людьми, подобными эфебам, и теми, кто исповедует глубинную истину.
Ворбис кивнул.
– Кто сможет противостоять нам, когда с нами – Великий Бог? Знаешь, Брута, ты меня поражаешь.
Из темноты донеслись смех и перебор струн какого-то музыкального инструмента.
– Пир, – насмешливо произнес Ворбис. – Тиран пригласил нас на пир! Я, конечно, послал туда часть делегации. Даже их генералы участвуют в нем! Считают себя в полной безопасности, думают, лабиринт защитит их от всего, – так черепаха считает себя в полной безопасности под защитой своего панциря, не понимая, что это тюрьма. Вперед!
Из темноты появилась внутренняя стена лабиринта. Брута прислонился к ней. Где-то вверху забряцало оружие совершавшего обход часового.
Ворота в лабиринт были распахнуты настежь. Эфебы не видели причин запрещать сюда доступ. Проводник по первой шестой части лабиринта тихо посапывал на скамье. Мерцала свеча, и в нише висел бронзовый колокольчик, при помощи которого потенциальные путешественники могли вызвать проводника. Брута скользнул мимо.
– Брута?
– Да, господин?
– Проведи меня через лабиринт. Я знаю, что ты это можешь.
– Господин…
– Это приказ, Брута, – ласково произнес Ворбис.
«Никакой надежды нет, – подумал Брута. – Это приказ».
– Главное – следовать за мной шаг в шаг, господин, – прошептал он. – И не отставать ни на шаг.
– Да, Брута.
– Если я без видимой причины стану обходить какое-то место на полу, значит, его нужно обойти.
– Да, Брута.
«Может быть, мне стоит где-нибудь ошибиться? – подумал Брута. – Нет, я давал обет и должен его сдержать. Нельзя просто взять и перестать повиноваться. Весь мир может измениться, если допустить такие мысли…»
Он отдался во власть своего обычно спящего ума. Дорога через лабиринт разматывалась в его голове словно светящаяся нить.
…По диагонали вперед и три с половиной шага направо, шестьдесят три шага налево, пауза две секунды… в том месте, где свист стали в темноте сообщил о том, что проводник придумал что-то новенькое, возможно даже получил за это приз… три ступени вверх…
«Я мог бы убежать вперед, – думал он, – мог бы спрятаться, а он свалился бы в яму, попал в западню… а потом я мог бы пробраться в свою комнату, и никто бы ни о чем не догадался…»
Мог бы…
…Вперед девять шагов, один шаг направо, девятнадцать шагов вперед и два шага налево…
Впереди показался свет. Нет, не свет луны сквозь щели крыши, но желтый свет лампы, который то затухал, то разгорался по мере приближения проводника.
– Кто-то идет, – прошептал Брута. – Скорее всего, один из проводников!
Ворбис исчез.
Брута в нерешительности замер посреди коридора, в то время как свет все приближался и приближался.
– Это ты, Номер Четыре? – раздался старческий голос.