О вы, так часто восклицающие: «Не знаю, право, что происходит с моей женой!..» – вы покроете поцелуями эту страницу трансцендентной философии, ибо она даст вам
Каролине позволительно втыкать булавки в Адольфа, когда ей заблагорассудится, однако это право время от времени жалить законного супруга принадлежит исключительно супруге. Если же Адольф дерзает направить в сторону жены одну-единственную мошку, его объявляют чудовищем. Шпильки Каролины – это милые шутки, очаровательная болтовня, призванная скрасить семейную жизнь и продиктованная самыми чистыми намерениями, тогда как шпилька Адольфа – жестокость дикаря, непонимание собственной жены, сознательное желание причинить ей боль. Но все это еще пустяки.
– Вы, значит, так сильно любите госпожу де Фиштаминель? – осведомляется Каролина. – Чем же, интересно, вас так привлекает эта паучиха? Умом? Манерами?
– Но позволь, Каролина…
– О, не трудитесь возражать, – перебивает она Адольфа, – я уже давно заметила, что у вас очень странный вкус; вы предпочитаете мне эту оглоблю (госпожа де Фиштаминель худощава.) Ну что ж, ступайте… вы скоро почувствуете разницу.
Теперь поняли? Вы не имеете никаких оснований заподозрить Каролину в малейшей склонности к господину Дешару (ничем не примечательный краснолицый толстяк, бывший нотариус), если сами влюблены в госпожу де Фиштаминель! Между тем Каролина – та Каролина, чье простодушие причиняло вам столько мучений, Каролина, пообтершаяся в свете, – делается остроумной: теперь вас кусают два слепня вместо одного.
Назавтра она с самым благожелательным видом осведомляется: «Ну, как у вас дела с госпожой де Фиштаминель?»
Если вы собираетесь уходить, она говорит: «Ступай, милый, тебе пора пить воды!»
Дело в том, что в гневе против соперницы всякая женщина, будь она хоть герцогиня, используют инвективы и даже тропы, достойные рыночных торговок; в ход идет все что угодно.
Разубеждать Каролину и доказывать ей, что госпожа де Фиштаминель вам безразлична, – дело безнадежное. Умный муж такой глупости не сделает: это означало бы погубить самого себя и потерять власть в собственной семье.
О Адольф! Увы, ты достиг той поры своей жизни, которую остроумно называют
Признаем справедливость подновленной старинной мудрости:
О мужьях, которые недостойны своего положения, мы говорить не будем: они не умеют бороться и попадают в многочисленный разряд
Итак, Адольф говорит себе: «Женщины все равно что дети: поманите их кусочком сахара, и они будут плясать под вашу дудку точь-в-точь как девчонки, охочие до сладостей; главное – всегда иметь при себе конфету, держать ее у них перед носом… и следить за тем, чтобы конфеты им не разонравились. Парижанки (Каролина родом из Парижа) бесконечно суетны и вдобавок большие лакомки!.. Чтобы управлять людьми и заводить друзей, надобно лишь одно – поощрять их пороки и распалять их страсти: жена в моих руках!»
Проходит несколько дней, в течение которых Адольф проявляет удвоенную заботу о жене, а затем предлагает ей:
«Послушай, Каролина, пора нам развлечься! Надень свое новое платье (не хуже, чем у госпожи Дешар) и… знаешь что, поедем-ка в „Варьете“, посмотрим, какую чепуху там врут».
Подобные предложения всегда приводят законных жен в самое прекрасное расположение духа. Но это еще не все! Адольф заказывает у Бореля в «Канкальской скале»[583]
прелестный обед на две персоны, вкусный и тонкий!«Раз уж мы собрались в „Варьете“, пообедаем в ресторане!» – восклицает Адольф по выходе на Бульвары, как если бы эта великодушная мысль пришла ему в голову только что.
Каролина в восторге от такой удачи – как ей кажется нежданной; она входит в кокетливо убранный отдельный кабинет, где Борель уже накрыл стол в зале, где пируют богатые небожители, если им пришла охота уподобиться простым смертным.