Женщины на званом обеде едят мало: их стесняет тайная сбруя, давит парадный корсет, смущает соседство других женщин, чьи взгляды и речи представляют для них равную опасность. Они любят еду не столько обильную, сколько тонкую: раковую шейку, запеченную перепелку, крылышко глухаря, а для начала кусочек свежей рыбы, приправленной одним из тех соусов, которые составляют славу французской кухни. Во Франции вкус правит повсюду: в рисунках, в моде и проч. Соус же есть не что иное, как триумф вкуса в искусстве гастрономическом. А потому всякую женщину, будь то гризетка, мещанка или герцогиня, пленяет изысканный тонкий обед с бокалом превосходного вина, завершаемый десертом из фруктов, какие подают только в Париже, особенно если переваривает она этот тонкий обед в театре, в уютной ложе, слушая тот вздор, что звучит со сцены, и тот, какой шепчут ей на ухо для объяснения того, что звучит со сцены. Скверно другое: обед стоит сотню франков, ложа – тридцать, экипажи и туалеты (свежие перчатки, букет и проч.) – столько же. В общей сложности это волокитство за собственной женой обходится в сто шестьдесят франков, а в месяц набежит около четырех тысяч, особенно если часто ездить в Комическую оперу, к Итальянцам и в большую Оперу[584]
. Для таких трат по нынешним временам требуется не меньше двух миллионов капитала. НоКаролина рассказывает своим приятельницам вещи, которые считает чрезвычайно лестными для Адольфа, но которые умного мужа ничуть не радуют.
– С недавних пор Адольф стал просто душка. Не знаю, чем я это заслужила, но он меня балует. И все с такой заботливостью, а ведь нас, женщин, это
– Вы счастливица, – отвечает госпожа Дешар сухо и с явной завистью.
– Но мне кажется, женщина, честно исполняющая свой долг, заслужила такое счастье…
Когда эта чудовищная фраза слетает с губ замужней женщины, становится ясно, что она
– Но, милочка (госпожа Дешар уязвлена), я, например, веду себя разумно. Дешар тоже швырял деньги на ветер…[587]
, но я положила конец этим безумствам. Знаете, душенька, у нас двое детей, и честно вам признаюсь, для меня, матери семейства, одна или две сотни франков – это не пустяк.– Ах, сударыня, – говорит госпожа де Фиштаминель, – лучше уж пусть наши мужья развлекаются с нами, чем…
– Дешар?.. – вдруг вскрикивает госпожа Дешар, встает и откланивается.
Благодаря этому названный Дешар (которого жена держит под башмаком) лишается возможности услышать конец этой фразы и узнать, что проедать свое добро можно с дамами эксцентрическими.
Каролина, чье тщеславие удовлетворено полностью, с наслаждением предается гордыне и чревоугодию – двум восхитительным смертным грехам. Адольф почивает на лаврах; но увы! (помещаем далее рассуждение, стоящее великопостной проповеди): грех, как и наслаждение, гонит сам себя вперед. Порок подобен самодержцу: как сладко ему ни льсти, он все забудет, если хоть какая-то мелочь окажется не по нем. Предавшись пороку, человек обязан продолжать
Спустя какое-то время, трудно сказать, когда именно, Каролина во время десерта смотрится в зеркало и замечает рубиновые пятнышки на cкулах и на крыльях некогда белоснежного носа. В театре она злится, а вы, Адольф, гордитесь своим галстуком, самодовольно выпячиваете грудь колесом и не понимаете, отчего ваша жена не в настроении.
Еще через несколько дней является портниха примерять новое платье, она старается изо всех сил, но застегнуть его не может… Призывают горничную. Приложив две лошадиные силы, портниха и горничная совершают тринадцатый подвиг Геракла, однако между крючком и петлей все равно зияет щель в два дюйма. Неумолимая портниха объявляет Каролине, что ее талия изменилась в размерах. Каролина, воздушная Каролина, вот-вот сделается похожей на госпожу Дешар. Попросту говоря, она толстеет.
Каролина впадает в отчаяние.
«Неужели у меня будут такие же рубенсовские телеса, как у этой жирной госпожи Дешар? Но каков негодяй Адольф! Наконец-то я поняла, он хочет меня раскормить, чтобы я никому не смогла понравиться!»
Отныне Каролина соглашается ездить в Итальянский театр, она готова иметь там свою треть ложи, но теперь она находит