Мелкие неприятности супружеской жизни

– Как тебе угодно! Это приблизит мой конец, а я только об этом и мечтаю… Но тогда уж пригласи какую-нибудь знаменитость.

Через месяц, наскучив похоронными мелодиями, которые Каролина разыгрывает на все лады, Адольф приводит к ней великого врача. В Париже все врачи – люди острого ума и превосходно разбираются в брачной нозографии.

– Нуте-с, сударыня, – говорит великий врач, – с чего это такой хорошенькой женщине вздумалось болеть?

– Да, сударь, я, точно нос отца Обри, стремлюсь к могиле[622]…

В угоду Адольфу Каролина старается улыбнуться.

– Так-так! но глаза у вас живые: им наши адские снадобья без надобности…

– Взгляните повнимательнее, доктор, меня пожирает лихорадка, медленная, незаметная…

И она останавливает один из самых лукавых своих взглядов на знаменитом докторе, который думает: «Ну и глаза!..»

А вслух произносит:

– Хорошо, теперь покажите язык…

Каролина открывает рот и показывает язык; зубки у нее белые, как у собаки, а язычок розовый, как у кошки.

– Язык немного обложен; но вы ведь недавно завтракали, – изрекает великий врач, оборачиваясь к Адольфу.

– Я ничего не ела, только выпила две чашки чаю, – отвечает Каролина.

Адольф и знаменитый доктор переглядываются, и доктор спрашивает себя, кто здесь его дурачит, хозяин или хозяйка.

– На что вы жалуетесь? – степенно осведомляется у Каролины доктор.

– Я не сплю.

– Хорошо!

– Потеряла аппетит…

– Хорошо!

– У меня боли… вот здесь…

Доктор осматривает место, на которое указывает Каролина.

– Очень хорошо! мы к этому вернемся… А что еще?

– Меня порой знобит…

– Хорошо!

– У меня случаются приступы уныния, я все время думаю о смерти, о самоубийстве.

– Неужели?

– У меня кровь приливает к голове и вот, смотрите, веко все время подрагивает…

– Превосходно! мы называем это тризм[623].

В течение пятнадцати минут кряду доктор, употребляя множество научных терминов, объясняет, что такое тризм, и неопровержимо доказывает, что тризм есть тризм; впрочем, он с величайшей скромностью замечает, что если науке известно, что тризм есть тризм, она пребывает в полном неведении относительно причин этого нервического подергивания, которое то появляется, то исчезает… Однако, добавляет он, мы убеждены, что природа этого заболевания сугубо нервная.

– Это опасно? – спрашивает встревоженная Каролина.

– Нисколько. В какой позе вы спите?

– Свернувшись клубком.

– Хорошо; на каком боку?

– На левом.

– Хорошо; а на скольких матрасах?

– На трех.

– Хорошо; а тюфяк есть?

– Да, но…

– Чем набит?

– Волосом.

– Хорошо. Пройдитесь-ка!.. Нет-нет, идите просто, как будто мы на вас не смотрим…

Каролина выступает, точно Фанни Эльслер, и вертит своим турнюром[624] на андалузский манер.

– Тяжести в коленях не чувствуете?

– Пожалуй, нет… (Она возвращается на свое место.) Боже мой, вот что значит прислушаться к себе… Теперь мне уже кажется, что да…

– Хорошо. Вы в последнее время много сидели дома?

– О да, сударь, слишком много… и совсем одна.

– Вот-вот, так я и думал. А чем вы покрываете голову на ночь?

– Надеваю вышитый чепчик, а иногда еще сверху повязываю фуляр.

– А не чувствуете, что вам жарко? Что у вас испарина?..

– Во сне это трудно заметить.

– Но бывает так, что вы проснулись, а чепчик влажный?

– Пожалуй.

– Хорошо. Дайте мне руку.

Доктор вынимает часы.

– Я вам сказала, что у меня бывают головокружения?

– Тсс!.. – перебивает ее доктор; он считает пульс. – По вечерам?

– Нет, по утрам.

– Черт побери! головокружения по утрам, – повторяет доктор, глядя на Адольфа.

– Итак, – спрашивает Адольф, – что вы скажете о состоянии моей жены?

– Герцог де Г… не поехал в Лондон, – говорит великий врач, осматривая кожу Каролины, – и в Сен-Жерменском предместье теперь только об этом и говорят[625].

– У вас есть пациенты в Сен-Жерменском предместье?

– Почти все мои пациенты оттуда… Ах боже мой! ведь меня ждут там семеро больных, некоторые очень плохи…

Доктор поднимается.

– Что вы скажете обо мне, сударь? – спрашивает Каролина.

– Сударыня, нужно беречь себя, очень беречь, пить мягчительные отвары, настойку алтея, соблюдать диету, есть белое мясо[626], побольше двигаться.

«И вот за это я плачу 20 франков», – с усмешкой думает Адольф.

Великий врач берет Адольфа под руку, и они выходят из комнаты; Каролина на цыпочках крадется за ними.

– Любезнейший, – говорит великий врач, – я говорил с вашей супругой довольно легкомысленно, я не хотел ее пугать; но от вас тут зависит гораздо больше, чем вы думаете… Не оставляйте жену без присмотра; у нее могучий темперамент, она здорова как бык. Все это действует на нее. У природы свои законы, и мы им подчиняемся, даже если их не знаем. Ваша жена может довести себя до такого болезненного состояния, что вы будете жестоко раскаиваться в своем небрежении… Если вы ее любите, люби´те ее; если не любите, но не хотите оставлять детей без матери, надобно принять меры гигиенического свойства, но принять их должны именно вы!..

– Как он меня понял!.. – думает Каролина. Она открывает дверь и говорит: «Доктор, вы не выписали рецепт!..»