Мелкий бес

Рассказчик Скворцов подписывался Шариком. Он считал себя самым новым человеком в России и очень любопытствовал знать, что будет после символизма, упадничества и прочих новых тогда течений. Шарик называл себя нитшеанцем. Впрочем, он еще не читал Нитше в подлиннике, по незнанию немецкого языка. О переводах же он слышал, что они очень плохи, и потому их тоже не читал.

Рассказы Шарик писал в смешанном стиле Решетникова и романтизма тридцатых годов. Герои этих рассказов всегда имели несомненное сходство с самим Шариком. Все это были необыкновенные, сильные люди.

В наружности обоих писателей было нечто родственное, хотя по первому взгляду и не казались они похожими. Шарик был детина длинный, тощий, рыжий, с косматыми волосами. Называл он себя обыкновенно парнем. Сергей Тургенев был короткого роста, румяный, бритый, немножко плешивый. Он носил пенснэ в оправе из варшавского золота и щурил глаза. В движениях Сергей Тургенев был суетлив и ласков. О себе он говорил:

— Я — поэт.

И блаженно щурился при этом.

Шарик очков не носил, а повадки имел преувеличенно грубые.

Одеты они были не плохо, но неряшливо. Шарик был в светлой блузе, Сергей Тургенев — в сером летнем костюме. У Сергея Тургенева в руках была тросточка, у Шарика — дубина в два аршина. Сергей Тургенев говорил томно. Шарик рубил и грубил.

Шарик и Сергей Тургенев завидовали друг другу. Оба они считали себя кандидатами в российские знаменитости. Но они притворялись большими друзьями, руководимые одним и тем же коварным расчетом, — каждый из них старался споить другого и тем погубить его талант.

Недавно Шарик даже втравил Сергея Тургенева в поединок с аптекарем. Перед поединком и на поединке все были зело пьяны — и дуэлянты, и секунданты. Стрелялись через платок, но повернувшись к друг другу спинами, в расчете, что пули облетят вокруг земного шара и попадут, куда надо.

Пьянствуя и изыскивая все новые способы к более удобному осуществлению своих коварных замыслов, приехали и в наш город два друга, Шарик и Сергей Тургенев. Здесь уже каждый из них считал себя близким к цели. Поэтому они чувствовали себя благодушно, дали себе маленький роздых, и хотя напивались ежедень, но не до излиха.

Прежде всех посетил писателей гимназист Виткевич. Он как передовой гимназист, конечно, счел своею обязанностью познакомиться с писателями и для них писал даже реферат о влиянии Словацкого на Байрона.

Еще раньше чем писатели познакомились с Передоновым, они внезапно зажглись великим к нему любопытством. По рассказам Виткевича и других, он показался им человеком новым. Что-то могуче-злое зачуяли они в нем. Каждый из них сразу наметил его себе в герои следующего своего гениального романа. И в то же время, какою-то странною причудою своевольных умов, они видели в нем и привычный тип, «светлую личность»: начальство, мол, — директор гимназии, — его преследует.

Теперь писатели искали с ним встреч и разговоров с ним и о нем.

II

Встретились, поздоровались. Шарик сказал Передонову, показывая большим пальцем на Виткевича:

— Вот этот парнишка вас шибко хвалит.

— Он от вас приходит в пафос, — ласково сказал Сергей Тургенев.

Передонов промолвил угрюмо:

— Онпонимает. Все здесь болваны, а он — малый ничего себе.

— А мы гуляли, — сказал Шарик.

— Теперь не время гулять, — угрюмо ответил Передонов, — пойдемте ко мне водку пить, да заодно пообедаем.

Писатели охотно согласились. Все пошли к Передонову. Виткевич сказал:

— А мы с господами литераторами на интересную тему говорили, о лежачих.

Шарик воскликнул:

— Да, вот говорят, — лежачего не бить! Что за ерунда! Кого же и лупить, как не лежачего! Стоячий-то еще не дастся, а лежачему то ли дело! В зубы ему, в рыло ему, прохвосту!

Он любовно посмотрел на Тургенева, прямо в его обрюзглое от продолжительного пьянства лицо.

— Горяченьких ему, мерзавцу! — согласился и Сергей Тургенев.

Он ласкал друга взором и поглаживал его рукою по спине, худой и хрупкой, — так казалось Сергею Тургеневу, что уж совсем плох Шарик: от всяких излишеств нажил себе спинную сухотку. Шарик, с ласкою в неверном голосе, спросил Передонова:

— Согласны, Ардальон Борисыч? Падающего надо толкнуть?

— Да, — отвечал Передонов, — а мальчишек и девчонок пороть, да почаще, да побольнее, чтобы визжали по-поросячьи.

— Зачем? — с болезненною гримасою спросил Сергей Тургенев.

Передонов ответил угрюмо:

— Чтобы не смеялись. А то и во сне смеются.

— Слышите! — в восторге вскрикнул Шарик. — Какие горизонты! Чтобы не смеялись! Это — нечто демоническое! Изгнать из этого пошлого детства этот пошлый, животный смех! Просвет вперед, и просвет назад! Какие два горизонта! Это — нечто сверхдемоническое!

Сергей Тургенев между тем напряженно думал, что бы ему такое сказать изысканное, тонкое и глубокое, — и придумал. И, с уважением к Передонову и к себе, он сказал:

— Да, это до отвращения прекрасно.

— Да, — подхватил Шарик, — или до восхищения гнусно. А Тургенев-то как здорово ляпнул: до отвращения прекрасно! Мой друг Тургенев, — да остроумнее его нет в России.